На меня никто не обращал внимания; среди провожающих, кроме Коти с Кевином, полно было знакомых, бывших теневиков, людей очень влиятельных, и их телохранителей… вот отслужил свое батюшка — необыкновенно приятный молодой человек… непременно решаю вскоре исповедаться у того священника, который вместо меня отпевал Николая Васильевича… вот опустили гробы в одну разверстую широкую могилу… застучали по ним кусочки земли и глины… остальное доделали два могильщика… фиолетово-багровые их лица походили на переспелые гроздья гортензий, принесенных на «двуспальную», как кто-то выразился, могилу… вот обложили всю ее траурными гирляндами, букетами гвоздик и хризантем… вот выросло над могилой «живых цветов печальное надгробье», как вскоре сочинит Котя…
Распоряжался всеми делами тот самый человек, выходил который с отпеванья покурить с генералом; он и деловитей других суетился, и лично потом поставил на табуреточку пару стопок водки с двумя бутербродиками; поставив, произнес надгробную речугу.
«Вы, некоторые дорогие дамы и господа, пожалуйста, не лыбьтесь и чисто демократически продолжайте застойное свое недоверие, понимаете, к религии, если, так сказать, оно у вас имеется… теперь за религию не то что со службы не вышибут с потерей партбилета и персоналки, но, наоборот, покойный активно содействовал практически свободной реанимации религиозных услуг помершему населению страны, что были отняты у него вместе с ликвидированными ангелами… тогда как они знаково существовали и эффективно существуют в настоящее время для правительства, всенародной энергетики и лично Бориса Николаевича, от администрации которого послана сердечная гирлянда, возглавляющая похоронную клумбу нашей с вами памяти… так что смело проникнемся возрожденным к жизни отпеванием и, конечно, пожелаем отнятым у нас с вами душам счастливого захоронения их личных тел, а также дальнейшего перемещения туда, куда положено, никто не знает куда именно, но как Апостол Павел прописал… по этой же причине смело обещаю всем телам, злодейски умерщвленным после заказных убийств, что рыночная свобода — это и есть конкретика всенародного капитализма плюс демократическая электорация всей страны…»
Распорядитель говорил бы еще и говорил, но генерал налил ему полстакана, тот жахнул его залпом и подавился околомогильным бутербродиком… кто-то стал передавать по рукам прощальную бутылку, потом вторую, потом третью… тут меня подстегнула безумная страсть выпить за помин души погибших… плевать — узнают или не узнают… быстро подхожу, извиняюсь, беру из чьих-то рук бутылку и глотаю прямо из горла… перекрестившись, занюхиваю рукавом — помянул… молча отхожу в сторонку… вот и все, думаю, вот и все.
52
Вскоре оказалось, что Г.П. то ли предчувствовала надвигавшуюся смертную беду, то ли сама жизнь заставила — в счастливейшие из дней существованья, осененные взаимной любовью, — оставить у нотариуса завещательное распоряжение.
Через неделю после поминок, которые устроили мы с Котей, Кевином и Опсом, — без гостей и писателя, целыми днями забивавшего на бульваре «козла», знакомый нам еще по школе начинающих нотариус Куроедов вызвал Котю в свою контору для оглашения завещания.
Все свое имущество, то есть банковский счет, фотоальбомы, кое-какую ювелирку, хранившуюся в каком-то банке, книги, антиквариат и прочие дела Г.П. оставила Коте; о ее бывшем не было сказано в завещании ни слова; она и так была уверена, что Котя не бросит спивающегося папашку на произвол судьбы; Котя действительно сразу же объявил ему о получении два раза в месяц пенсионной суммы в баксах, но при условии не спиваться — чтоб хватало на жратву, разные мелочи, но иногда и на поддачу.
Писатель сначала кокетливо закочевряжился: «От нее?! — да я, даже с голоду, допустим, на самом что ни на есть высоколобном подыхая месте, ни хера не приму от беглой половины даже пол-лимона!.. это же фактическая пощечина, призывающая пригласить, то есть вызвать к барьеру заграждения дуэли, известно, понимаете, кого и зачем в какое подмосковное место… впрочем, согласен принять ради уважения большой роли покойной в моей предыдущей семейной жизни на руках с сыном и творчеством… боюсь, что это тост, налейте, спасибо… вы, Котя с Вовой, хоть понимаете, являясь породистыми щенками, что таких всенародных прозаиков, как я и Шолохов, правительство должно держать на самых что ни на есть персональнейших пенсиях?.. однажды, видит бог, выйду на хер с бодуна на то же Лобное место — не менее — и просто брошу в лица Мавзолея и прочих назаслуженных урн с прахом — все к ебени матери откровенно брошу свои недопропитые ордена и медали во главе со Звездой Героя еще далеко не капиталистического труда, будь он, уверяю вас, проклят вместе с социалистическим… пью за капитализм с лицом Геращенки, неоднократно знаком с которым по кремлевским банкетам».