«Теперь понимаешь, — говорит мне потом Котя, — почему я должен продать дачу, а с ним разъехаться?»
«О'кей, ни о чем не беспокойся, я тебе помогу с обменом, или придумаем что-нибудь иное, а пока что займусь своими делами… дачу куплю у тебя я, естественно, за ее цену, там ты сможешь жить, когда захочешь».
Котю все это больше чем устраивало, тем более он собирался свалить в Англию — учиться в Оксфорде, живя у Кевина; мне, между прочим, нравились их отношения; в них не было ни тени тех пошловатых и показушных ужимок, наблюдаешь которые в шлюховато вертлявых гомсах или в мысленно спаривающихся друг с другом нормальных парочках; втроем мы славно и открыто болтали на разные темы, но все больше о поэзии — как о единственном способе постижения первозданных основ и духа Языка; Кевин восхищался «метафизическим языкофильством» Бродского, которого мы с Котей тоже считали чистым гением; однажды Кевин шепнул мне, что они с Котей до гроба счастливы, и я был рад за обоих.
В каком-то из наших застолий я первый заговорил о загадочной сущности «голубизны», всегда возвращающей сознание к доисторическим странностям разделения полов, где эта проблема упирается в тупик; кто, спрашиваю, виноват или что именно виновато в последовавшей разбалансировке женских и мужских свойств, призванных определять гетеро-и гомосексуальные психофизиологические особенности человеческих организмов?..
Кевин сказал:
«Не знаю, мог ли Сам Всевышний допустить небольшую ошибочку при программировании эволюционного разделения полов… однако уверен, что сам человек неповинен в непонятно чем вызванных видах разбалансирования мужских и женских качеств организма».
«Если, — предположил Котя, — Проектировщик Творенья и Творец слегка ошибся, то, осознавая свою вину, да и в силу абсолютной, извините, порядочности, — не должен был бы он относиться столь строго и жестоко ко всем грешникам Содома и Гоморры, ну и, естественно, не стер бы с лица земли пару городов… а если ошибки у Него не могло быть и не было, то некоторое в немногих людях — как-никак все мы бисексуалы — возобладание женских качеств над мужскими и наоборот, издавна принимаемое за ненормальность, то ли запрограммировано, то ли отдано на волю случая… так или иначе, но во многом благодаря ему именно мы наблюдаем в некоторых людях — и в женщинах и в мужчинах — замечательно художественные эффекты, как на палитре живописца, при смешении, правда, не красок, а этих самых мужских и женских качеств».
«Кстати, — заметил Кевин, — привычное у большинства людей не обязательно должно глумиться над необычным у меньшинства, да к тому ж чванствовать, носясь со своим якобы высоконравственным превосходством нормы над нарушением оной, не зависящим от человека, не так ли?»
Я был абсолютно согласен со сказанным, но, попросив не счесть меня за гомофоба, высказал вот какое предположенние:
«А не проник ли, — спрашиваю, — в Божественную программу разделения полов дьявол, которого можно смело именовать хакером, всегда старавшимся и старающимся подгадить нормативным планам Создателя насчет безукоризненно исправного коитуса двух новеньких образцов Го-мо сапиенса — женщины и мужчины?.. если это так, если дьявол, он же хакер, проник, то он и распространил в ней, в той программе, «вирус», враждебный намерениям Создателя, разрешившего сущностные проблемы разделения человеческих полов с поистине космогоническим величием, с совершенным знанием биохимии, генетики и функционального назначения секса… проник, значит, дьявол, что-то там набиохимичил и что-то подтасовывал в наборах хромосом… из-за чего и происходит, надо полагать, либо генетически случайное, либо чем-то/кем-то/как-то справоцированное нарушение некой в обеих полах нормы, если, конечно, верить в то, что так оно все и было и есть… сам я уверен, что Всевышний — пожелай он защититься или избавиться от вмешательств хакера и его «вирусов», точно так же, как делаем это мы в компьютерах, — поступил бы более технично и действенно задолго до Содома и Гоморры… короче, гипотез и мировых вопросов навалом, а ответов ни на один из них нет — иначе они и не были бы мировыми вопросами».