Сначала казалось, что коридор упирался в глухую стену — которая приводила в такое же замешательство, как если бы мы следовали за рукой, что заканчивалась обрубком. Но нет: он снова изгибался, и за поворотом выходил на кабинет большого человека. Необычный стол. Отсутствие окон. Всевозможные части тел тварей, разбросанные по полу. Никаких стульев. Да в них и не было нужды.
В свете настольной лампы мы увидели огромного ворона. У него был крупный жуткий клюв — словно стальной, но сложенный из более рыхлого материала, похожего на дерево, и изрешеченный червоточинами и щелями. В клюве щелкал черный язык. Голова его напоминала стенобитное орудие. Тело было размером с мастифа. Вместо лап и когтей — толстые человечьи руки. Ногти — длинные, закругленные и желтоватые.
Ворон наклонил голову и повернул к нам свой огромный, бездонный глаз — иссиня-черный миндаль с крошечным отблеском отраженного в нем света.
— Им понадобилось немного времени, — сказал ворон глубоким, благородным голосом. — Совсем немного.
При звуке его голоса моя напарница начала плакать, и ее тихий плач отозвался эхом откуда-то из глубины.
Но у меня была цель. У нас была цель. Сейчас, когда это не имело значения, я взял ее вялую, холодную руку в свою и крепко сжал.
— Мы должны доставить сообщение, — сказал я.
— Да? — отозвался ворон, строго глядя на меня. Тогда я заметил, что весь его острый клюв был испачкан в засохшей крови. — И что же это сообщение? Я тут вообще-то занят.
— Ты должен прекратить. Ты должен прекратить, — произнес я.
— Прекратить что? — из-под черных перьев исходило недоумение.
— Они, там, хотят тебя убить.
Тихий, бодрый смешок, на который не была способна ни одна птица.
— Нет никакого «там». Уже нет.
— Нет, — признал я. — Мы видели немного, но каждый раз, когда ты что-то изменяешь, там тоже все меняется.
— Однажды этого будет достаточно, — проговорил он.
Моя напарница, казалось, хотела что-то сказать.
— Ты не узнаешь ее? — спросил я.
— Ее? — сказал он, присмотревшись. — Ее?
— Не узнаешь меня? — спросила она. — А я вас узнаю.
Ворон с человечьими руками отвернулся к своему столу. За столом простиралась бесформенная тьма.
— Это было давно. Это было не здесь. Это было не то.
— Возможно, — сказала она и неуверенно шагнула вперед. Затем еще раз. Я видел, какой храбрости это ей стоило, хоть я и не верил в храбрость.
Ворон резко повернул голову и едва ли не прорычал:
— Стой, где стоишь.
Она остановилась.
Я услышал чьи-то шаткие шаги, доносившиеся из коридора. Ни одна лампа позади нас не горела. Все наше существование ограничивалось лишь светом ламп, светивших в кабинете.
— Мы здесь для того, чтобы заставить тебя остановиться, — сказал я.
— Знаю, — ответил он.
— Ты не помнишь? — спросила она с таким видом, словно мертвец обращался к мертвецу. Но смотрела она дальше во тьму.
Теперь я был достаточно близко. И бросился на него — это движение я отрабатывал тысячи раз по его же повелению. Я обвил рукой удивительно тонкую шею. Быстро ее скрутил. Глаза ворона закатились. Он упал на пол. Он был мертв.
Я стоял и смотрел. Неужели это оказалось так просто? Нет.
Тьма переместилась, вышла на свет. Это был он. Снова. Намного крупнее, но все тот же. Он смотрел на меня сверху, и по его взгляду было видно, что ему не была чужда любовь.
— Я не мог тебе этого позволить, — произнес он. — Это дело слишком важно.
— Ты не помнишь? — снова спросила она. Мою напарницу словно перемкнуло. Я был не в силах ей помочь.
Шаткие шаги приближались.
— Твой предшественник уже почти здесь, — сообщил ворон. — Я не могу остановиться и тебе меня не остановить.
— Когда-нибудь ты поймешь, — сказал я. — И позволишь мне это сделать.
— Когда-нибудь я наконец усну, — прогремел голос.
Из-за моей спины потянуло влагой и раздался мягкий гортанный звук — будто горло уже было разрезано, но плоть оставалась живой.
— Ты не помнишь.
В глазах большого человека отразилась печаль.
— Я помню достаточно, чтобы дать вам право решать.
Это было бесполезно, но я попытался — бросился на него, но мой предшественник догнал меня. Рука — пусть на самом деле рукой она не была — оказалась на моем предплечье. Некая сила впиталась в мою кожу — во всю мою кожу. Содрала ее. Содрала ее всю. Всю.
Меня, сопротивлявшегося, поднесли к клетке со скворцами. Затолкали вовнутрь. Бросили. Я подождал некоторое время, пока большой человек и его старая-новая королева уйдут. Подождал, пока не почувствовал, как крылья затрепыхались возле моего лица, как клювы, головы и когти гноились и извивались, снова и снова пытаясь сбежать. Я дышал в промежутках между их трепыханиями.