— Дедушка! Я тебя только что видела!
На некоторое время между Парижем и Москвой повисла многозначительная пауза, затем раздался встревоженный Лялькин голос:
— Это не дедушка! Алло! Рита, я тебя не поняла. Кого ты только что видела?
— Откуда у тебя дедушкин телефон?
— Мой разрядился.
— Что? Что случилось? — истошно заорала я.
— Боюсь, у меня плохие новости, — голос Ляльки стал несколько глуше. — Я только что вызвала «скорую помощь».
— Лялька! Умоляю тебя! Отвези его в самую лучшую клинику! Не жалей денег! Можешь позвонить Варьке, она все устроит.
— По-моему, тебе надо вернуться, — ответила она.
— Я уже бегу домой, а затем еду в аэропорт. Как только поменяю билет, сразу лечу.
— Только не суетись, прошу тебя!
— Сделай, что в твоих силах! — закричала я в телефонную трубку.
— Ритуль, успокойся!
— Обязательно позвони мне из больницы!
— Хорошо! — ответила Лялька и дала отбой.
Я выскочила на дорогу и стала ловить такси. Не помню, как доехала, как собрала вещи, как закрыла квартиру, как добралась до аэропорта, поменяла билет, прошла паспортный контроль. В памяти остались лишь два коротких телефонных разговора. Первый был с Морисом. Я позвонила ему и, захлебываясь от слез, сказала:
— Морис, я уезжаю. С дедушкой плохо!
— Рита, подожди! — крикнул он в ответ. — Я сейчас приеду!
— Нет, нет! Через полчаса самолет. Ты не успеешь! Позвони мне в Москву.
Второй разговор был с Москвой. Я стояла около выхода на посадку когда опять зазвонил телефон.
— Да! Слушаю!
Я сжала в руках телефон и замерла.
— Мариш, это Варвара! — послышался низкий женский голос.
— Варька? — удивилась я.
— Меня попросила позвонить твоя подруга…
Варька запнулась и, справившись с волнением, продолжила:
— Дмитрий Павлович сейчас в Центральной клинической больнице. Я тебя встречу. Каким рейсом вылетаешь?
Я автоматически сказала номер рейса и тихо спросила:
— Что с ним?
— Дмитрий Павлович в больнице! — повторила Варька. — Ты меня слышишь?
— Да!
— Жду тебя в аэропорту. До встречи!
«Объявляется посадка на самолет, следующий из Парижа в Москву. Пассажиров рейса номер… просим пройти на посадку…»
Четыре часа, в течение которых продолжался полет, я сидела, отвернувшись к окну, и смотрела в никуда. Я не плакала, ни о чем не думала, никого не вспоминала. Я превратилась в камень, бесчувственный, холодный камень.
Как объяснила мне потом Варька, такое состояние бывает у человека в моменты сильного перенапряжения или волнения. Главная задача организма в таких ситуациях — отключить эмоции. Варька говорила, что помочь себе я могла только одним: как следует выплакаться. Однако как только я услышала, что дедушка в больнице, мои слезы высохли и появились лишь спустя полтора месяца. Именно тогда я и почувствовала некоторое облегчение. Проплакав неделю, я перешла из стадии невыносимого, отупляющего страдания в стадию тихой скорби.
Прилетев в Шереметьево, я прошла паспортный контроль и, выйдя в зал ожидания, растерянно оглянулась.
— Привет! — послышался голос Варьки. — Поехали?
Я кивнула и послушно пошла за ней. Выйдя на стоянку автомобилей, я увидела Варькин золотой джип.
— Поедем сразу в больницу!
— Конечно! — ответила Варька.
Всю дорогу мы молчали. Я ощущала себя маленьким комком нервов, в центре которого сидел страх. Этот комок пульсировал и ждал развязки. Как потом выяснилось, Варька уже знала, что дедушка умер. Однако, будучи опытным психотерапевтом, она понимала: печальный вестник навсегда останется в памяти как плохой вестник. Думаю, ей не хотелось выступать в этой роли.
Известие о смерти дедушки сообщил врач реанимационного отделения. Как сейчас помню этот момент: мы стоим с Варькой в приемном покое, к нам идет молодой врач, одетый в хирургический костюм. Я пытаюсь прочесть приговор на его лице, но это невозможно: у врача — маска. Он подходит и коротко объясняет ситуацию: больной Дмитрий Павлович Гагарин поступил в Центральную клиническую больницу в четырнадцать часов. Диагноз — обширный инфаркт. Врачи боролись за его жизнь, но сделать ничего не могли. Если бы пациента привезли раньше, то как знать…
Врач развел руками и сказал дежурную фразу:
«Выражаю вам наши соболезнования».
Передо мной опять появился дедушка. На сей раз он мелькнул в глубине больничного коридора и, грустно посмотрев на меня, чуть слышно прошептал:
«Видишь, какая незадача! Смерть, Мариночка, — коварная старуха! Она всегда не к месту!»