— И что бы было? — полюбопытствовал сбегавший вниз майор милиции.
— Было бы все! — сказал я, выпустил из рук непосильный груз и, тяжело дыша, привалился к перилам. — Улики есть?
— Кое-что нашли. Хотя орудовали в перчатках. — И майор исчез.
На четвертом этаже дверь в квартиру Кустовского была открыта, в прихожей возились какие-то люди, видно, из угрозыска, на площадке дежурил милиционер. Дома у Кустовского я никогда не бывал, но знал, что он много лет работал представителем «Совэкспортфильма» за границей. Думаю, что поживиться у него было чем. Так думали, вероятно, и те, которые поживились…
Теперь очередные передыхи происходили после каждого лестничного пролета, через каждые пол-этажа. Когда я, весь в собственном соку, устроил привал между пятым и шестым этажами, вниз, постукивая каблучками, сбегала хорошенькая барышня, которая жила рядом со мной. Увидев меня в столь непрезентабельном виде, она предложила:
— Давайте я вам помогу, Олег Владимирович…
При мысли, что молодая привлекательная женщина потащит наверх мой чемодан, я вспотел еще больше. Я ведь пытался изображать, что я еще «ого-го»! Репутация балагура, весельчака, жизнелюба требовала определенного ответа, легкого и непринужденного. Я тут же рассказал анекдот:
— Мужчина насиловал женщину в подворотне. Та закричала: «Помогите! Помогите!» Мужчина удивленно уставился на нее и сказал: «Что вы кричите? Может, я еще сам справлюсь!»
Соседка засмеялась, а я добавил:
— Спасибо. Я еще сам справлюсь!
Номер был беспроигрышным. Я им неоднократно пользовался в аналогичных ситуациях. Хотя сейчас я не был уверен, что справлюсь сам с чемоданом, а тем более с женщиной.
Наконец я оказался у собственной двери. Отперев два замка, я из последних сил впихнул ненавистный чемодан в прихожую, уселся на стул и стал звонить в охрану.
— Пульт! — услышал я из телефонной трубки.
— Добрый день! — поздоровался я.
— Здравствуйте, Олег Владимирович, приехали?
Это была Таня Королева, одна из барышень, дежуривших на пульте охраны квартир. Она всегда узнавала меня по голосу. Кроме того, она была моей почитательницей, знала все, что я налудил в прозе и в стихах. Я ее никогда не видел, но у нас было нечто вроде телефонного романа. После смерти жены мне не хватало тепла, а манера Таниного разговора напоминала чем-то интонацию Оксаны. Мы иногда с Таней болтали, но недолго, потому что она находилась на службе и не могла занимать телефон, да и у меня никогда не было свободного времени. Я совершенно не представлял себе, какая она. Толстая, худая, высокая, симпатичная, уродливая? Единственное, что было ясно, — молодая.
— Слава Богу, приехал… — ответил я.
— Как прошли ваши встречи?
— Битком было. Не понимаю, кому в такое время интересно встречаться со старой развалиной… Обломком застоя…
— Да вы что, Олег Владимирович! Я бы обязательно пошла!
— Спасибо, Танюша. Просто вы ко мне необъективны. Снимите, пожалуйста, с охраны.
— Отдыхайте! Всего доброго! С охраны сняла! — И Таня повесила трубку.
— Хорошо все-таки дома, — произнес я вслух и улыбнулся.
Вынув из кармана плаща почту, я вошел в комнату. Письма от читателей, от редактора моей книги из Англии, приглашения из двух посольств, билет на открытие вернисажа, приглашение на премьеру нового фильма, анонимка с ругательствами…
И вдруг я вздрогнул. Я почувствовал, что в комнате не один, что тут находится еще кто-то. Я поднял голову. На кожаном диване, развалившись, сидел молодой человек в перчатках и смотрел на меня. Я уставился на него. На вид ему было лет двадцать пять. Лицо его мне показалось знакомым, даже очень знакомым. Я его явно где-то видел раньше, но где? Испуг волной прошел по моему телу. Я почувствовал, как от страха затрепыхалось сердце. Оно забилось противно и подло. Присутствие чужого человека оказалось слишком неожиданным. И вообще я всегда подозревал, что я трус. Смел я только в одном: лепить правду матку — и в книгах, и в статьях, и в выступлениях. Тут я почему-то ничего и никого не страшился. Говорил такое, что не понимал: почему меня не уводят в наручниках? Но когда я представлял свою персону в сталинских застенках, то, по совести говоря, побаивался, что вел бы себя недостойно, всех бы оговорил, все бы подписал, потому что боль выношу плохо. Хотя порой мне казалось, что я бы выдюжил, не спасовал и стоял бы насмерть. Но Бог миловал от подобного испытания. Когда бушевали великие репрессии, я был пацаном…
Молодой человек улыбался, глядя на меня. Улыбался приветливо и даже дружелюбно. Меня все равно чуть подташнивало от унизительного и беспомощного чувства ужаса. Почему он в перчатках? Это один из тех, кто ограбил Кустовского? Но как он проник сюда? Квартира на охране. Я бросил взгляд на балконную дверь, которая была тоже подсоединена к пульту охраны. Дверь заперта, стекло не разбито.