– Она старше тебя?
– Старше на пятнадцать лет. При чем тут возраст, если приходит настоящее чувство. Мне необходимо ей доказать, что она ошибалась. Я знаю, отец дает ей какие-то жалкие подачки, а я хочу сделать для нее намного больше. Я хочу сделать ее богатой. Я хочу, чтобы она вспоминала обо мне с сожалением.
– Ты сам откопаешь эти деньги, как только выпишешься из больницы, – перебила я его.
Костя не обратил внимания на мои слова и, достав второй листок бумаги, положил его мне на колени.
– Это ее адрес. Передашь ей, что я очень ее любил, что эти деньги я заработал. Заработал ради нее. Чтобы она смогла расстаться с моим отцом и начать новую жизнь. Она обязательно встретит любовь, родит красивого мальчика и назовет его моим именем.
– Но почему ты мне доверяешь?
– Не знаю. Интуиция.
Мы помолчали. Я украдкой смахнула слезы и наконец решилась заговорить снова:
– Я хочу быть с тобой откровенна. Я тяжело больна. В глубине души я надеюсь победить, но все же понимаю, что могу и не выйти из этой больницы…
Голос мой прервался, я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь.
– Ты будешь жить. Вот увидишь, – уверенно сказал Костя.
– А если вдруг…
– Если вдруг ты почувствуешь, что у тебя закончились силы для борьбы, передашь мою просьбу тому, кому доверяешь, кто будет здоров.
На балкон заглянула медсестра и позвала меня на процедуры. Я не могла просто так встать и уйти. Я должна была как-то поддержать Костю.
– Ты не сдавайся, – сказала я. – Ты только держись. У тебя есть ради чего бороться за жизнь. У тебя есть любовь. Понимаешь, любовь. Ради нее стоит бороться. У меня этого нет. Это исчезло вместе с моей болезнью. Мне всегда казалось, что любовь вынесет любые испытания, даже болезнь. А она, сука, оказывается, такая непостоянная, такая коварная… Прямо как дешевая девка. Я всегда думала, что мои проблемы – это проблемы и моего мужа. Оказывается, все не так. В этой жизни можно надеяться только на себя. Очень тяжело, когда понимание приходит в этих стенах.
– Тебя бросил муж?
– Да. Меня бросил человек, с которым меня связывает несколько лет жизни и ребенок.
– Тут всех бросают… Вернее, почти всех… Ты не сказала мне свое имя.
– Виктория. Меня зовут Виктория.
– Это значит победа…
Я с трудом выдавила улыбку и пошла вслед за медсестрой.
Вернувшись в палату, я увидела, что Миле совсем плохо. Такой растерянной и удрученной она еще не была ни разу.
– Знаешь, к черту эту гробницу, – решительно сказала я. – Сейчас позвоню маме, она принесет нам новые шторы, махровые коврики, кучу плакатов… В палате станет красиво, уютно, совсем по-домашнему. Я надену яркий халат и пушистые тапочки… – Я посмотрела на лежащую соседку и замолчала. Молчала и Мила.
– Ведь мы же еще живые… – робко попыталась продолжить я. – Ведь нам тоже хочется тепла и домашнего уюта… Будь моя воля, я бы все эти гробовые стены выкрасила в какой-нибудь розовый цвет.
– А что от этого изменится? – безразлично произнесла Мила.
– Ты о чем?
– О том, что, если тут будет уют, нам не станет лучше… У меня не вырастет грудь, а результаты твоей крови не станут лучше…
– Ну нет, ты не права. Чтобы выздороветь, нужно не раскисать, не давать душе впадать в уныние.
– Откуда в тебе появилось столько оптимизма?
– А откуда в тебе появилось столько пессимизма?
– Не знаю. Я смотрю на эту корзину роз и понимаю, что она прощальная.
– Не говори ерунды! – рассердилась я.
Решив не поддаваться настроению соседки, я направилась к телефону. Меня ужасно штормило, ноги просто отказывались слушаться. Из какой-то палаты послышался то ли стон, то ли молитва. Я почувствовала, что силы оставляют меня. «Нет, – сказала я себе. – Не сдамся, – я должна вылечиться. Всем смертям и диагнозам назло. Я очень сильная. Я такая сильна, что даже трудно себе представить. Я буду разговаривать со своей болезнью на «ты» и заставлю ее встать на колени… Она отступит. Она испугается, ведь она очень трусливая… Ой, какая же она трусливая… Это только кажется, что она всемогущая, а на самом деле она боится тех, у кого есть воля… Я выйду из больницы, поеду на дачу, откопаю шкатулку с долларами, возьму положенную мне часть и куплю дом для своих родителей. Он будет сделан из белого камня и стоять на самом берегу моря. Я привезу туда родителей, посмотрю им в глаза и скажу: «Вот видите, я победила… Я это сделала. Надо просто захотеть. Надо просто захотеть жить… Надо просто поверить в себя. Я поверила, потому что у меня есть вы, сын Санька и маленькая собачка Зося. Я знала, как я вам нужна. Как я вам необходима. Мы должны быть вместе, ведь мы – семья. Мы – настоящая семья и никто нам больше не нужен… Ну нет у меня мужа и не надо. Главное – здоровье. Видимо, не всем выпадает шанс иметь рядом преданного человека. Это же как карточная игра, а я всегда проигрывала в карты».
Обливаясь потом, я добрела до телефона и позвонила маме. Поговорив совсем недолго, я повесила трубку и, опершись о стену, медленно съехала на пол. Перед глазами плыло, я поняла, что больше не смогу ступить и шагу. «Я сильная», – стала твердить я себе и попыталась встать. Когда мне это удалось, я рухнула на пол и потеряла сознание. Очнулась я в палате, к правой руке была подключена капельница, рядом сидела Мила.
– Что произошло? – спросила я.
– Ничего, не считая того, что ты упала в обморок. Ходишь по больнице как будто здоровая. Могла бы сказать, что хочешь спуститься к телефону, я бы помогла, вдвоем мы бы спокойненько доплелись. И что тебя понесло?
– Я звонила маме насчет ковриков и шторок…
Мила широко раскрыла глаза и, запинаясь, произнесла:
– Послушай, а ты в своем уме?
– Ты же сама говорила, что здесь все сумасшедшие… Давай уж будем сумасшедшими до самого конца. Умирать – так с музыкой. В уютных апартаментах.
На следующий день наша палата перестала напоминать гробницу. Ярко-розовые шторы, розовый тюль, ковер с большим ворсом и куча незамысловатых плакатов сделали свое дело. Я надела халат с желтыми подсолнухами и старалась победно улыбаться. На меня заглядывались и больные, и лечащие врачи. Наверно, от меня исходила какая-то невиданная здесь свежесть, я воплощала пусть мнимое, но все же благополучие.
Наступил тихий час. Больные разошлись по палатам. Неожиданно тишину нарушил отчаянный крик. Мы с Милой переглянулись и выбежали из палаты. Посреди коридора сидел Константин и громко кричал. Его лицо было бледно-зеленого цвета, глаза налились кровью.
– Люди, я умираю!!! Вы слышите, я умираю!!! Сделайте что-нибудь!!! Я хочу жить! Господи, хочу жить! Цените жизнь, люди! Слышите, цените! Она одна падла, как жалко, что она одна!!! Берегите каждое мгновенье, потому что однажды оно может станет последним!
Он вцепился в халат подбежавшей к нему сестры и снова закричал задыхаясь:
– Родная, помоги! Хотя бы еще один день… хотя бы мгновенье, только не сейчас… Сделай укол или дай таблетку… У меня есть деньги. У меня их много. У меня и у моего отца. Я отдам все, только помоги…. Умоляю, слышишь, я хорошо заплачу… Я не хочу умирать, я молод… Я еще ничего не видел… Почему именно я?! Я хочу жить!!!
Выкрикнув последние слова, Костя закрыл глаза и упал на пол. Через несколько секунд появились санитары с каталкой. Они накрыли тело простыней и увезли. Я с ужасом посмотрела на пару каталок, стоящих в холле. Кто же будет следующим? Странно… Мы еще живы, ходим по больнице, смотрим телевизор, обедаем, а посреди отделения стоит дежурная каталка для очередного покойника. Видно, кто-то заботится о том, чтобы мы знали свое место, чтобы не забывали, кто мы такие, и не надеялись на лучшее.
Собравшиеся на Костин крик больные разбрелись по палатам. Тихий час еще не закончился. Я бросилась к каталке, схватила ее за поручни и повезла прочь из своего отделения. Увидев это, санитар велел немедленно прекратить самодеятельность.