«Подожди же, пока я напишу родным своё последнее прости», — попросил величайший оратор древней Греции ДЕМОСФЕН некоего Архия, бывшего комедианта, ставшего наёмным убийцей. Он вытащил из-под тоги навощённую табличку, послюнявил отравленный стилос, словно бы собираясь писать, и ждал действия яда. «Поторопись, поторопись!» — подгонял его ничего не подозревавший Архий. Почувствовав приближение смерти, Демосфен ответил актёру: «Теперь ты смело можешь играть Креона и выбросить мой труп непогребённым». С этими словами он привстал, сделал несколько шагов и со стоном упал. Всё было кончено. (Креон — герой драмы Софокла «Антигона», запретивший хоронить труп убитого Полиника).
«Если бы я знала, я бы повесилась», — сказала перед смертью НИНОН де ЛАНКЛО, первая красавица Парижа и хозяйка самого изысканного интеллектуального салона на улице Турнель. «Но я не знала». Пылкая куртизанка, которая никогда не принимала ни денег, ни подарков от своих бесчисленных любовников, которая считала любовь лишь прихотью тела, которая жила для любви, но не любовью и которая показывала мужчинам рай, но не впускала их туда, она умирала в полном сознании. Говорили, что в свои девяносто лет «царица куртизанок» была столь же хороша и свежа, как и в двадцать семь, когда некий «чёрный человек» предрёк ей вечную красоту и молодость. В последний свой час она позвала нотариуса и приказала ему вписать в подготовленное уже завещание ещё одну строчку — отказать 2000 ливров десятилетнему мальчику Франсуа-Мари Аруэ, в будущем великому Вольтеру. Потом повторила: «Если бы я знала, что это всё так кончится, я бы повесилась. Но я не знала». Улыбнулась и навсегда закрыла синие глаза. Чего она не знала? Что доживёт до столь преклонного возраста?
Свой последний день, 12 декабря 1792 года, ДЕНИС ИВАНОВИЧ ФОНВИЗИН провёл в обществе Ивана Дмитриева, Николая Карамзина и Гаврилы Державина, в доме последнего. Он не вошёл — его почти внесли на себе два юных офицера: великий комедиограф не владел одной рукой, равно и одна нога одеревенела. Но разговор не замешкался. «Знаете ли вы моего „Недоросля“? — вопрошал Фонвизин мэтров российской словесности, полулёжа в больших креслах. — Читали ли „Послание к Шумилову“? „Лизу Казнодейку“? Мой перевод „Похвального слова Марку Аврелию“?.. А как вам нравится „Душенька“ Богдановича? Не правда ли, прелестна? А я привёз показать Державину мою новую комедию „Гофмейстер“». И после чтения отбыл домой, немало собой довольный. «Мы расстались с Фонвизиным в одиннадцать часов вечера, — вспоминал Дмитриев. — А наутро автор „Недоросля“ и „Бригадира“ был уже во гробе!»
УОЛТ УИТМЕН, словами и именем которого открываются «Последние слова», их и закрывает. Прикованный к постели, парализованный, умирающий от старости поэт и грезил поэтическими образами, образами Дикого Запада: «Эти города… они подобны кораблям в море… Орлиный Хвост, Койот, Агат, Кит Карсон… тучные стада и ковбои… с горящими, как у ястреба, глазами… с потемневшими от загара лицами… всегда в седле, скачущие во весь опор… бросивши поводья и болтая в воздухе растопыренными руками…»
И ВСЁ ЖЕ.
Виднейший художник и график Франции ОНОРЕ ДОМЬЕ прогуливался по своему саду в обществе друга Адольфа Жоффруа и доктора Ванье из Иль-Адама, когда с ним приключился удар. Доктор, думая, что умирающий его не слышит, произнёс роковое слово: «Конец». И тут Домье, услышав приговор врача, так сильно и больно стиснул руку Жоффруа: «Какой конец?», что тот потом долго не мог оправиться от этого потрясения. А Домье в одночасье угас в объятиях жены.
Вот и крупнейший французский романтик ЭЖЕН СЮ, «единственный писатель, которого принимали в высшем обществе». «Салонный красавец», светский франт, «ловкий, искусный сказочник», основатель Жокей-Клуба, член Национального собрания, он мог бы кончить жизнь сенатором Империи или свадебным генералом. Но предпочёл отказаться от написания светских романов, обратился в убеждённого либерала и народного писателя. Баловень Великой Французской революции, враг монархии и аристократии, певец парижского «дна», Сю укрылся во время реставрации в Савойе и там писал свой очередной и, как оказалось, последний и лучший роман «Народные тайны». Он вернулся в Париж умереть. И лишь только успел поставить на последней странице рукописи слово:
«КОНЕЦ», — как его поразил удар. Неплохая, в общем-то, смерть.