Я первая подошла к комоду со стоящей на нем старой лампой и, не ждя от последней попытки никаких плодов, дернула за ручку верхнего ящика. Она не поддалась. Я удивилась. Заело что-ли? Я снова потянула ручку на себя — никакого результата. Присмотревшись, я заметила на ящике маленькую замочную скважину.
— Что там? — поинтересовался Локвуд, наклоняясь в попытке разглядеть причину моих длительных копошений через мое плечо.
— Здесь замок, — устало вздохнув, ответила я. — Нужен ключ.
Я повернулась к Локвуду с печальным выражением лица. Он же ответил мне своей фирменной хитрой улыбкой.
— Не нужен, — весело сказал Локвуд. Его глаза сверкали, глядя на меня, даже сквозь стекла темных очков. — У меня на поясе в одном из кармашков лежит целая куча различных отмычек. Всегда ношу их с собой на задания на всякий случай. — Он гордо похлопал рукой по рабочему поясу.
Никогда не перестану восхищаться тем, какую страсть Локвуд испытывает к своей работе. Раньше эта страсть подпитывалась жаждой мести, но даже сейчас, когда ему наконец удалось отпустить это чувство, он продолжал радоваться каждому новому интересному делу. Локвуд всегда был уверенным в себе лидером, без тени страха смотрящим в лицо опасности, смело ведущим нас за собой в самое пекло. И тем не менее, его глаза продолжали восторженно сверкать, стоило ему встретить на пути какую-то занимательную загадку или хорошую возможность воспользоваться одним из множества своих талантов, о некоторых из которых я даже не подозревала. Вот вы, к примеру, знали, что Локвуд отлично играет на пианино и скрипке, а также свободно разговаривает по-французски? Когда мы с Джорджем спросили, почему он никогда нам этого не рассказывал, он просто пожал плечами, мол: «А вы не спрашивали». Насколько бы близка я с ним не была, он всегда будет уютно окутан ореолом тайны — в этом весь Локвуд.
— Очень предусмотрительно с твоей стороны, — скептически изогнув бровь, улыбнулась ему я. — Сколько еще в твоем поясе вещей, не входящих в стандартный набор агента?
— Уйма, — ответил Локвуд, доставая из одного кармана связку разных ключей и отмычек. — Но об остальных ты узнаешь как-нибудь в следующий раз. — Он загадочно подмигнул мне.
Локвуд стал перебирать отмычки одну за другой, по очереди вставляя их в крохотное, узкое отверстие. За этим занятием он провозился около пяти-шести минут, пока один из ключей наконец не подошел. Мы с Локвудом переглянулись. В его темных глазах трепетал восторг. Локвуд медленно потянул на себя ручку и открыл ящик. Выудив оттуда что-то, он поднялся с колен, рассматривая вещь. Я тоже поднялась на ноги и подошла ближе. В его руках лежала небольшая записная книжка в обложке приятного бежевого цвета. Она изрядно запылилась, но Локвуд тут же исправил это недоразумение, провев по гладкой поверхности рукой. Рассмотрев книжку с разных сторон, Локвуд убедился в том, что снаружи нет ничего примечательного, поэтому не теряя времени, решил открыть её.
На первой странице красивым почерком в правом верхнем углу была выведена короткая надпись: «А. Д. К.» — очевидно, инициалы девушки. Локвуд нетерпеливо перевернул следующую страницу. Там текста была побольше — несколько абзацев, аккуратно выведенных черными чернилами. Я начала читать, но едва успела прочесть хотя бы половину первой страницы, как парень тут же перевернул её. Говорила ли я когда-то о том, что Локвуд очень быстро читает? Уж не знаю, действительно ли он вникает в каждое слово, или просто просматривает глазами содержание, но ему хватает пары десятков секунд, чтобы изучить обе страницы и перейти к следующим. Сначала я пыталась поспевать за ним, читать быстрее, перескакивая через слово и пытаясь уловить суть написанного, но вскоре бросила это бесполезное занятие и позволила Локвуду взять дневник — а эта книжка была именно им — на себя.
Как и ожидалось, через несколько минут Локвуд уже полностью ознакомился с содержанием блокнота и повернулся ко мне в готовности кратко посвятить меня в суть дела.
— Итак, это, определенно, старый дневник Аделаиды, — начал он, протягивая книгу мне, видимо, чтобы я сама в этом убедилась. — Новой информации там немного, но есть несколько занимательных деталей. Если коротко, сначала девушка описывает теплые чувства, появившиеся у неё к соседскому парню по имени Генри. Этим, впрочем, занята большая часть текста, так что в детали вдаваться не буду. Где-то на середине она пишет, что призналась ему, но тот отказал ей. Далее все немного мрачнее. — Локвуд поправил съехавшие на кончик носа солнечные очки и продолжил. — Аделаида очень разозлилась за такое пренебрежение её чувствами со стороны парня, даже задумывалась о мести, но потом, похоже, впала в глубокую депрессию. Следующие записи очень короткие, там в основном говорится о том, как ей плохо из-за того, что она никак не может забыть Генри. Просмотри последние страниц десять. Это уже вовсе не похоже на невинную симпатию или даже любовь — это маниакальная жажда завладеть. Потом, кажется, что записи обрываются, но на последней странице Аделаида пишет, что без него жизнь не имеет смысла и она намерена быть с ним, хочет он того или нет. — Локвуд мрачно вздыхает и неопределенно взмахивает рукой. — Или что-то в этом роде. Похоже, любовь свела бедную девушку с ума.
Выслушав такую душераздирающую историю, из которой в Голливуде получилась бы среднего качества любовная драма, я открыла дневник на последних страницах, чтобы по совету Локвуда мельком просмотреть их. Там почерк становится менее красивым и аккуратным, нежели вначале, мелькает все больше уродским образом зачеркнутых слов, кое-где виднеются чернильные пятна. Аделаида, определенно, была в глубоком смятении, когда это писала и, скорее всего, уже не в своем уме. Чем дальше я читала, тем меньше смысла имело написанное. Когда столбцы записей подошли к концу, я пролистала несколько пустых страниц и в конце наткнулась на короткий набор, иначе и не скажешь, кривых каракуль. С трудом разбирая слова, я прочитала:
«Я не хочу жить без моего Генри. Не хочу думать о жизни без него. Он будем моим, будет рядом. Мы будем вместе. Навечно».
Меня передернуло. Читать такое, зная, что написавший эти слова человек потерял рассудок, пошел на убийство и покончил с собой из-за неразделенной любви, было попросту жутко. Мне непроизвольно стало жаль Аделаиду. Наверняка до того, как провалиться в глубокую пропасть отчаяния, она была очень милой девушкой, просто ищущей любви. В горле встал неприятный ком. Что же делают с людьми чувства…
Вдруг я услышала знакомый звук. Снова скрип. Мой взгляд тут же метнулся к окну, но я и без того знала, что оно закрыто. Звук трения ржавых петель снова повторился. Он словно бы исходил из неоткуда и в тоже время словно отовсюду. У меня пересохло в горле, в комнате заметно похолодало. Ко всему прочему добавился неприятный запах тухлятины. Я обернулась к Локвуду. Он тоже почувствовал неладное и уже стоял с рапирой на изготовке.
В моих ушах раздался новый звук. Это уже был не скрип, а скорее нечто похожее на треск. Треск досок. Он был совсем рядом, но я никак не могла понять, откуда именно он исходил.
— Люси, берегись!
Не успела я сдвинуться с места, как Локвуд тут же налетел на меня, сбивая с ног. Когда мы вдвоем упали на старый ковер, не шибко смягчивший падение, я выглянула из-под пальто Локвуда, которое накрыло меня едва ли не с головой, и с ужасом посмотрела наверх.
По потолку в разные стороны расходились огромные трещины. Штукатурка пылью сыпалась вниз. Над местом, где мгновение назад стояла я, зияла дыра, а на полу лежал тяжелый кусок древесины и бетона. Я тяжело дышала, осознавая, что если бы не Локвуд, меня, скорее всего, расплющило бы на месте.
— Люс, ты как? — спросил Локвуд, помогая мне подняться.
Ответить я не успела. Над нами снова раздался треск. Медлить мы не стали. Локвуд прижал меня ближе и, накрыв полами своего пальто, быстро отскочил в сторону. На пол с грохотом свалился кусок потолка. Кажется, он успел задеть подол пальто, но вместо рывка я услышала шипение. Я на секунду обернулась. В нашей импровизированной накидке образовалась прожженная дыра. Это могло означать только одно: все это — иллюзия, созданная призраком, и осыпающийся над нами потолок состоит не из чего иного, как из эктоплазмы. Оттого положение становилось еще хуже.