Оказалось, что многие до сих помнят этих стариков. Воспоминание о них прошло через измельчители и преобразователи нового века, новой прессы и новой памяти, и в результате все факты исказились и поблекли, а затем были раздуты и накачаны благородными газами, так что слухи об удивительных и экстравагантных преступлениях Рамзеса и Принцессы повисли над рыночными площадями, словно огромные воздушные шары, заметные издалека и привлекавшие публику, особенно провинциальную. Предприятие Адониса оказалось не особо успешным, он так никогда и не научился зарабатывать мало-мальски приличные деньги, но их выступления, несомненно, вызывали интерес, интерес и любопытство, смешанное со страхом.
Только мы, много лет спустя, можем заметить одну закономерность — все члены этого семейства устремлены в одном и том же направлении, а именно к огням рампы. Кажется, всех их ожидает этот путь, хотят они того или нет, все они в конце концов оказываются людьми искусства. Даже Рамзесу Йенсену приходится собирать деньги сидя у сцены — которая, как и искусство, является пьедесталом и помостом для воплощения мечты, — и благодаря этому он впервые в жизни обретает чувство защищенности и становится членом общества. Но одновременно с этим судьба семейства Йенсенов иллюстрирует, что огни рампы горят совсем рядом с краем пропасти, и тут трудно понять, где твердая почва, а где пустота. Возьмите, к примеру, жизнь Рамзеса и Принцессы — она представляла собой длинный ряд преступлений и все время уводила их на темную сторону жизни, но тем не менее под конец они оказались на светлой стороне.
Однажды вечером Мария подошла к помосту, где пел отец. Когда Адонис заметил ее, он украсил свою песню птичьим щебетом и другими руладами, напомнившими ей о прошлом. Мария безучастно наблюдала за ним, и позднее, когда Адонис стал знакомить ее с дедушкой и бабушкой, она как будто отгородилась от всего мира. В сумерках Адонис сложил свой помост, убрал его в кузов грузовичка и вместе со всем реквизитом, Марией и стариками отправился в Кристиансхаун.
В тот вечер, пока Адонис пел для Марии, а потом собирал вещи, в тот вечер оставшиеся обитатели дома в Кристиансхауне покинули свои жилища. Последними ушли куры, проститутки, бездомные, больные, владелец транспортной компании Андреасен и те дети, родители которых — как и родители пяти тысяч четырехсот двадцати четырех других детей в стране — были лишены родительских прав. Дети прятались в доме до последнего, ждали, не желая сдаваться опеке, попечителям и приемным семьям, но теперь им все же пришлось сдаться, потому что всегда есть что-то, что лучше смерти, даже за пределами Кристиансхауна.
Стояла ясная лунная ночь, и в пустом доме оставалась только Анна. И конечно же, она, как всегда, работала. В свете одной лишь луны она терла сухой тряпкой стены, и терла уже давно, трудно сказать, сколько именно, но точно очень долго. Она никак не могла остановиться, в эту ночь ее одиночество превращалось в энергию и в ощущение, что все наконец выстраивается в какую-то логическую цепочку. Вскоре после полуночи она закончила свой труд, последнее пятнышко в квартире было уничтожено, и тут как раз за окнами замер последний звук. Анна стояла посреди идеально чистого, безмикробного и гармоничного пространства, о котором она всегда мечтала. Она медленно, с трудом, выпрямилась и отложила тряпку. Всё получилось, и все мы, считавшие, что такое дело невозможно довести до конца, все мы ошибались, и нам следует признать это. В эту минуту в душе Анны все улеглось, и голоса, всю жизнь обращавшиеся к ней с разных сторон, замолчали. Она осторожно ходила по комнатам с ощущением, что жизнь — это не вечная борьба с грязью, а состояние хрупкого равновесия в пустом пространстве. Это ощущение равновесия она и обрела, и отдавшись ему, она вдруг заметила, что квартира чем-то отдаленно напоминает посеребренную клетку ее детства. В эту минуту последняя часть дома опустилась, и мимо окна промелькнули воды канала. Тогда Анна шагнула через прутья решетки и направилась по воде, по мерцающей серебристой дорожке лунного света, мимо спящих судов, в сторону моря, не чувствуя ничего, кроме любопытства и грусти. Но для грусти нет никаких оснований: Анна отправилась не навстречу смерти, это не было самоубийством, она просто-напросто пошла по воде искать ту молодость, которой у нее никогда не было.