Вайлет. Почему меня все так не любят? (Садится за стол: стаканы наполнены. Вайлет вплотную пододвигает свой стул к стулу Монка. Минуту спустя нарочно роняет под стол картонный пакетик с бумажными спичками, наклоняется и поднимает его, одна рука ее так и остается под столом.)
Леона. Наговариваешь на себя. Польстить себе хочешь.
Вайлет. У меня и в мыслях не было отбивать у тебя Билла.
Леона. Да не мучайся ты, не бери в голову. Мы как муж и жена жили, а тебе этого не понять, не дано, не доросла еще. А напоследок я хочу дать тебе один совет. По-моему, тебе надо обратиться к психиатру. Смотрю я на тебя и невольно сравниваю с… с…. с не совсем обычным растением…
Вайлет. Может быть, с цветком?
Леона. Нет, цветы мне на ум не приходили, скорее, водоросли, ну да, такие растения, они растут не на земле, а в воде. Ты вся такая… такая… ну, в общем, ты понимаешь, о чем я говорю, ведь правда?
Вайлет. Неприспособленная?
Леона. Да, пожалуй, можно так сказать. А ты отдаешь себе отчет в том, каким образом ты оказалась там наверху, над увеселительным заведением?
Вайлет. Каким образом?
Леона. Да: как, почему и когда?
Вайлет. Ну, я… (все три вопроса застали ее врасплох.)
Леона. Не торопись с ответом. Подумай хорошенько. Как, почему, когда?
Вайлет. Ну, я жила тогда… в Лос-Анджелесе, потом…
Леона. Точно в Лос-Анджелесе? Ты хоть это помнишь? Или у тебя в голове сплошной туман, без единого просвета?
Вайлет. Да, я жила…
Леона. Я же сказала: не торопись. Сосредоточься. По порядку можешь ответить?
Монк. Леона, отстань от нее, у Вайлет есть свои проблемы, мы все в курсе.
Леона. Ее проблемы психического характера, и я хочу, чтобы она их осознала прямо сейчас, во время нашего последнего разговора. Ну, так что, Вайлет? Прояснилось в голове? Ответь нам: когда ты переехала и почему проживаешь в этой самой комнате над увеселительным заведением? А чемодан оставляешь здесь?
Монк (прерывая ее). Она оттуда ушла, сегодня вечером. И чемодан забрала.
Леона. Точно — водоросль: корешки на дне, а сам стебель во власти водной стихии — туда-сюда.
Вайлет хнычет.
Чуть что — в слезы, опять же водичка. Заведу я ей одну мелодию, пусть под нее поплачет, а сама буду собираться в свой дом на колесах. Сяду я в него и рвану по Оулд-Спэниш-Трейл. (Встает из-за стола.)
Монк. Не ночью же, Леона. Проспись, пусть алкоголь выветрится. Куда ехать — сплошной туман.
Леона. Это ты так считаешь, а я так не считаю. Ничто меня здесь не удерживает. (Подходит к музыкальному автомату и нажимает на кнопку. Звучит скрипка.) …Как, когда и почему, а что в ответ? — Слезы. Ни на один вопрос ответить не может. Боюсь, она сама толком не помнит — откуда приехала, как здесь очутилась и куда ее потом занесет. Не желает задумываться ни о прошлом, ни о будущем, хоть ты тресни. Водянистая вся — а в голове туман. Вся надежда на руки с грязными ногтями: ухватится за что-нибудь и чувствует какую-то опору.
Направляется к столу, останавливается. Бар погружается в полумрак. Освещается только фигура Леоны.
…Ах, боже ты мой, опять за свое, опять рука под столом. (Смеется, с грустью в голосе.) Похоже, она не может ничего с собой поделать. И это печально, должна признаться. Как жаль, что опору в жизни под столом нашаривать приходится. И вот этого проходимца ублажать начала. А мы ведь с ним в трейлере не один месяц прожили. А мне-то что, черт с ними. Жаль, что этот мальчуган из А-й-о-вы не захотел попутешествовать со мной. Глазенки у него прямо как у моего покойного братика. Напугала я его, наверное. Подамся опять педиков развлекать, когда доберусь до Саузалино или Сан-Франциско. Подцеплю какого-нибудь в баре для «голубых», кому «мамочка» нужна. Чтоб кто-то рядом был, чтоб было с кем и посмеяться, и поплакать. Кто-нибудь да подвернется… Страшновато мне одной в домике на колесах, места ведь в нем на двоих…
Поворачивается и идет к столу. В баре включается свет.
Монк, ЭЙ, МОНК! Сколько с меня?
Монк. Нисколько, не будем об этом. Иди домой и проспись.
На лицах Монка и Вайлет — блаженство.