Доктором звали нашего кота, которого я попытался более или менее прославить в своих «Мемуарах»; имя это он получил за роскошный мех, коим его наделила природа.
— Да, — сказал мой отец, — я знаю твою историю про башмачника Тибо. Но если черный волк — это дьявол, как ты говоришь, Моке, то он не должен меняться.
— Должен, мой генерал; за сто лет он становится совсем белым, а в полночь каждого сотого года снова делается черным как уголь.
— Ты прав, Моке; только, пожалуйста, не рассказывай эту увлекательную историю моему сыну, пока ему не исполнится, по крайней мере, пятнадцати лет.
— Это почему, мой генерал?
— Потому что незачем забивать ему голову такой чушью, пока он не будет в том возрасте, когда не боятся ни белых, ни серых, ни черных волков.
— Хорошо, мой генерал, я не стану ему об этом рассказывать.
— Продолжай…
— О чем мы говорили, мой генерал?
— О западне, которую ты устроил у себя на животе. Ты говорил, что это превосходная западня.
— Ах да! В самом деле, генерал, — западня была превосходная. Она весила не меньше десяти фунтов, — да что я говорю! — в ней было верных пятнадцать вместе с цепью! Цепь я намотал себе на руку.
— И что было в ту ночь?
— Ох, в ту ночь было еще хуже. Раньше она приходила топтать меня в кожаных башмаках, а в ту ночь явилась в сабо.
— И теперь она приходит…
— Каждую ночь, мой генерал. Вы же видите, какой я стал тощий и хилый. Но сегодня утром я принял решение.
— Какое же решение ты принял, Моке?
— Я ее застрелю из ружья — вот что я сделаю!
— Мудрое решение. И когда ты собираешься привести приговор в исполнение?
— Сегодня вечером или завтра, мой генерал.
— Черт возьми, я как раз хотел послать тебя в Виллер-Эллон.
— Ничего, мой генерал. Это срочное дело?
— Очень срочное.
— Ну, так я схожу в Виллер-Эллон — до него четыре льё, если идти лесом, — и к вечеру вернусь; это всего-то восемь льё, генерал, мы во время охоты и дальше забирались.
— Договорились, Моке. Я дам тебе письмо к господину Коллару, и ты его отнесешь.
— Отнесу, мой генерал.
Отец поднялся с постели и написал г-ну Коллару следующее письмо:
«Мой дорогой Коллар!
Посылаю к Вам моего дурака-сторожа — Вы его знаете, — который вообразил, что одна старуха приходит терзать его по ночам и, чтобы избавиться от мучений, решил попросту убить ее. Но, поскольку суд может не одобрить этот способ борьбы с кошмаром, я изобрел предлог, чтобы отправить Моке к Вам. Пожалуйста, в свою очередь придумайте для него поручение к Данре, в Вути; тот пошлет Моке к Дюлолуа, а последний, если ему будет угодно, может послать его к черту под любым предлогом.
В общем, главное — заставить его гулять по меньшей мере две недели. За это время мы переберемся в Антийи, и тогда, раз мы уедем из Арамона, а кошмар, вероятно, по пути отстанет, мамаша Дюран сможет спать спокойно, чего я не могу ей обещать, пока Моке останется поблизости.
Он принесет Вам дюжину куликов и зайца, которого мы подстрелили вчера, когда охотились в болотах Валлю.
Самый нежный привет прекрасной Эрмини и тысячу поцелуев милой малютке Каролине.
Ваш друг Алекс. Дюма».
Моке отправился в путь через час после того, как письмо было закончено, и появился в Антийи через три недели.
— Ну что? — спросил мой отец, видя Моке в добром здравии и прекрасном настроении. — Что с мамашей Дюран?
— Что ж, мой генерал, — весело ответил Моке, — она меня оставила в покое, старая кротиха; похоже, за пределами округа она бессильна.
Со времени кошмара Моке прошло двенадцать лет. Мне исполнилось пятнадцать.
Была зима 1817–1818 года.
Увы! Моего отца уже десять лет не было в живых.
Нам пришлось расстаться с садовником Пьером, с камердинером Ипполитом, со сторожем Моке.
У нас больше не было ни замка Ле Фоссе, ни виллы в Антийи; мы жили в Виллер-Котре, в маленьком домике на площади напротив фонтана, и моя мать держала табачную лавочку.
Там продавался еще охотничий порох, дробь и пули.
Как я писал в своих «Мемуарах», я уже тогда был хоть и юным, но завзятым охотником.
Вот только охотился в полном смысле слова я лишь в том случае, если мой родственник, г-н Девиолен, инспектор лесов в Виллер-Котре, с разрешения моей матери брал меня с собой.
Все остальное время я занимался браконьерством.