— Вам больше нельзя разговаривать.
— Ведь правда вы новый врач, да?
— Да, разумеется.
— И мы в Браунау?
— Да.
— Я боюсь, доктор.
— Вам надо взять себя в руки и ничего не бояться.
— А чем лучше этот, четвёртый, тех, остальных?
— Вы должны выкинуть из головы подобные мысли.
— Не могу. Я знаю, у моих детей в крови есть что-то, что убивает их, да, да, точно.
— Но это же вздор!
— Знаете, доктор, что сказал муж, когда я родила Отто? Он вошёл в комнату, посмотрел в колыбельку и сказал: «Ну почему все мои дети непременно рождаются маленькими и слабыми?»
— Навряд ли он мог так сказать.
— Он сунул голову прямо в колыбель Отто, как будто рассматривал крохотное насекомое, и сказал: «Нет, мне просто непонятно, почему для меня ни разу не нашлось ничего получше. Вот что мне непонятно». А через три дня Отто умер. На третий день мы его окрестили, а вечером он умер. Потом умер Густав, потом Ида. Все умерли, доктор. Дом вдруг опустел.
— Не надо об этом вспоминать.
— Он тоже маленький?
— Нормальный ребёнок.
— Но маленький?
— Ну, может быть, он не великан, но зачастую те, что поменьше, приспосабливаются лучше других. Вы лучше представьте, милая фрау, что через год он будет учиться ходить. Разве вам не приятно думать об этом?
Она не ответила.
— А через два года он будет болтать не переставая, так что от его болтовни у вас разболится голова. Вы выбрали для него имя?
— Имя?
— Да.
— Не знаю. Кажется, муж говорил, что, если родится мальчик, он назовёт его Адольфусом.
— Значит, он будет Адольф.
— Да, муж хочет Адольф, чтобы напоминало Алоис. Мужа зовут Алоис.
— Отлично.
— Нет, нет, — внезапно вскрикнула женщина, привстав с подушки. — Меня так же спрашивали, когда родился Отто, значит, и этот тоже умрёт. Его надо поскорее окрестить!
— Спокойно, спокойно, — сказал доктор, осторожно удерживая её за плечи. — Вы ошибаетесь, клянусь вам, вы ошибаетесь. Я просто любопытный старик, вот и всё. По-моему, Адольфус — прекрасное имя, такие имена я люблю. А поглядите-ка, вот и он!
Хозяйка гостиницы, прижимая ребёнка к своей необъятной груди, торжественно плыла через комнату.
— Ах, что за красавчик, — сияя, восклицала она. — Вы хотите подержать его, дорогая? Хотите, я положу его рядом с вами?
— Вы его хорошо запеленали? — спросил доктор. — Здесь очень холодно.
— Конечно же хорошо.
Младенец был туго завёрнут в белый шерстяной платок, из которого наружу торчала розовая головка. Хозяйка осторожно положила его на постель рядом с матерью.
— А вот и мы, — пропела она. — Теперь вы можете лежать рядом с ним и смотреть на него сколько захотите.
— По-моему, он вам должен понравиться, — с улыбкой сказал доктор. Чудесный малыш.
Мать не шевельнулась. Она даже не повернула к нему головы.
— Смелее, — подбодрила хозяйка, — он вас не укусит!
— Боюсь смотреть. Не верится, что у меня снова ребёнок и что с ним всё будет хорошо.
— Да не глупите же!
Мать медленно повернула голову и посмотрела на маленькое, бесконечно спокойное личико, лежавшее рядом с ней на подушке.
— Это он?
— Конечно.
— О… о, как он прелестен.
Доктор отвернулся, подошёл к столу и стал складывать инструменты в сумку. Мать, лёжа на кровати, смотрела на ребёнка, гладила его и тихо, ласково ворковала.
— Привет, Адольфус, — шептала она. — Здравствуй, мой маленький Адольф.
— Ш-ш! — прошипела хозяйка. — Кажется, муж идёт.
Доктор подошёл к двери, открыл её и выглянул в коридор:
— Герр Гитлер!
— Да?
— Вы можете войти.
Маленький человечек в тёмно-зелёной форме тихо вошёл в комнату и огляделся.
— Поздравляю, — сказал ему доктор, — у вас сын.
У человечка были пышные бакенбарды, тщательно расчёсанные под Франца-Иосифа. От него шёл сильный запах пива.
— Сын?
— Да.
— Как он?
— Отлично, и жена тоже.
— Ну хорошо.
Он повернулся и странной подпрыгивающей походкой направился к кровати, на которой лежала его жена.
— Ну, Клара, — сказал он, улыбаясь в усы, — как твои дела?