Потом Михль стал соображать, чего бы ему хотелось, что бы такое приказать, как использовать свою безмерную власть - повесить, что ли, кого, или велеть какой-нибудь смазливой придворной даме раздеться перед ним донага? Иных сексуальных наслаждений, кроме визуальных, он не мог себе позволить по причине syfilis galopans. В конце концов решил выпить вина и приказал слуге принести бутылочку "Pisporter Goldtropf-chen" да шматок тонко нарезанного сала с перцем.
- А если какому французскому гурману покажется, что сало не подходит к мозельскому, то и черт с ним,- надменно добавил Михль.- Здесь я решаю, что подходит, а. что нет. .
События, изложенные в этой главе, хотя и многочисленные и богатые роковыми последствиями, разыгрались в течение невероятно короткого времени:
Петр проник в домик человека с железной маской в семь вечера, а теперь, когда он увозил в седле перед собой Либушу, прижавшуюся к его груди и укрытую его плащом, было не более девяти. Ехал Петр шагом - навстречу мело густым снегом. Либуша испытывала ужасные боли и тряслась в горячке. Когда метель немного улеглась, она измученным голосом стала превозносить и храбрость Петра. Она ни минуты не сомневалась, даже во время самых страшных пыток, что Петр, ее герой, ее возлюбленный, ее любовь, подоспеет к ней на помощь,- и вот он подоспел и спас бедную Либушу...
-- Спасти-то спас,- молвил Петр,- но какой ценой и с чьей помощью - с помощью каких сил?
- Как это - какой ценой? Какую цену -имела жизнь этого негодяя? Не лучше ли было ему давно сдохнуть? И разве не прекрасно, что его умертвила именно твоя сильная, любимая рука? И о каких силах ты говоришь? В свое время я сказала тебе, что была очень плохой ученицей в школе колдовства и чародейства, и не удивительно, что инквизиторы разбираются в черной магии в сто раз лучше меня,- то-то они приняли отличные меры к тому, чтобы я от них не ускользнула, и заключили меня внутри Сферы Мелового Круга, который можно было разорвать, лишь нарушив целостность этого Круга, служившего основанием Сферы. Однако все это только бабьи сплетни и выдумки, в которые ты, противник тайных искусств, конечно, не веришь,- и ты прав. Ты приставил шпагу к горлу герцога и заставил его приказать, чтобы меня отвязали. Снежный заряд ворвался в трубу и произвел переполох, оба солдата выстрелили друг в друга, а ты проткнул герцога. Вот факты реальные и бесспорные, и не было нужды ни в каком колдовстве, чтобы помочь мне бежать. Все, что кажется сверхъестественным, всегда можно в конце концов объяснить очень просто. И это я тебе уже говорила - помнишь, когда?
- Да - в Меммингене.
- Я рада, что ты не забыл. А наших наслаждений ты тоже не забыл? Поцелуй меня, Петр, очень тебя прошу!
Из уст ее, когда она приблизила их к его лицу, на него пахнуло трупным запахом человеческого несчастья.
- Не могу, прости...- прошептал он. Снова повалил снег.
ЭПИЛОГ ПЕРВЫЙ
...поведение его становилось таким загадочным и таинственным, что не могло не вызвать недоверия и даже прямого обоснованного подозрения.
Козина, "Всемирная история", с иллюстрациями, т. III, с. 189
Квестенберг был далеко не единственным, кого возмущала апатия императора Фердинанда II и непостижимые тактические и политические ошибки Вальдштей-на.
Яначек, "Вальдштейн и его эпоха", с. 429
Не превышали ли уже его планы как его способностей, так и слабеющих телесных и душевных сил?
Яначек, "Вальдштейн и его эпоха", с. 429
Последовали еще четыре недели колебаний, объяснимых со стороны Вальд-штейна только его апатией, обусловленной физическим, а может быть, и душевным недугом.
Полишенский, "Тридцатилетняя война и европейский кризис XVII века", с. 211
Seine kranke, fast schon aufgetoste Iden-titat brachte es mit sich, dass um den Kern des-sen, was er im Kopfe trug, sich Wucherungen bildeten nach alien Seiten.
Goto Mann, "Wallenstein", s. 1051 [ Болезненный, почти совершенный распад его личности привел к тому, что от ядра того, что содержалось в его голове, во все стороны потянулись метастазы.
Голо Манн, "Валленштейн", с. 1051]
Так вот, из всего, что задумал Михль, двойник Вальдштейна, не осуществилось ничего. Он не овладел чешским языком и не научился подделывать размашистую подпись Вальдштейна. Истoрики качают головами над его жалкими попытками изобразить пышный, графически замысловатый автограф герцога, сохранившийся для нас: как мог Вальдштейн так одряхлеть физически за один-единственный, да и то неполный год? (Подпись его, датированная еще январем тысяча шестьсот тридцать третьего года, являет образ юношески бодрый, полный сил и энергии, и это вполне понятно читателю, ибо для обратного тогда еще не было никаких причин-сцена в пыточной разыгралась примерно месяцем позднее; меж тем последующие сигнатуры мнимого Вальдштейна - явная, неуклюжая, неискусная подделка; и чем дальше, тем более жалкими были эти каракули: бедный Михль не только не продвигался вперед в своих усилиях, но становился все более неловким, мучимый заботами, углубляющейся шаткостью своего положения и безжалостным syfilis galopans - единственное, в чем он не только сравнялся со своим хозяином, но даже превзошел его.)
Он совершал непостижимые политические и тактические ошибки,- писал о нем один историк. В голове его разрастались пагубные метастазы,- считает другой историк, сын великого немецкого писателя, подошедший удивительно близко к нашей правде, говоря о больной, почти уже распавшейся личности. Одним словом, Михль был глупец, далеко не доросший до той сложной ситуации, в которой и гению-то пришлось бы весьма и весьма поворачиваться, чтобы выйти без потерь. А Михль повел себя как слон в посудной лавке. Война была ему ненавистна, .поэтому он избегал сражений, а считая себя хитрецом и хорошо помня вальдштейновские интриги, с удовольствием вступал в переговоры то со шведами, то с саксонцами, то с чешскими эмигрантами, а то даже и с французами. Пока он ждал чуда, которое явится и все устроит в его пользу, сделает его властителем Европы или хотя бы Чехии, а то и странствующим рыцарем (он и с таким планом носился: пускай только господь избавит его от недругов, и он пойдет пилигримом в Святую Землю), время шло и ничего подобного не происходило. Когда же в один прекрасный майский день чудо все-таки произошло и случилось то, о чем подлинный Вальдштейн хлопотал с первой минуты, как только шведы высадились на германской земле, и что могло одним махом закончить войну и раздавить габсбургское могущество, чудо великое и совершенно неожиданное, состоявшее в том, что шведы предложили Вальдштейну - точнее, тому, кто выдавал себя за Вальдштейна наступательный союз против его суверена императора Фердинанда, тут Михль, в ужасе от одной мысли, что, приняв решение, должен будет обнажить меч и притвориться тем человеком действия, каким смолоду был Вальдштейн, отверг этот союз! "Еще не настало время,- заявил он.- Когда оно настанет, я сделаю все, что следует".