– Тогда он доберется до меня, – сказала Хаштах, и ее слова прозвучали не новым доводом в споре, а его окончанием. Ночное свечение в ее глазах погасло, уступив место черным теням. Помолчав, она протяжно добавила:
– Вот теперь-то я поняла тебя.
В этот миг Нарендил узнал, что ему надлежит сказать, и не успел испугаться – как не успевал испугаться на поле боя. Словно ятаган остановился в воздухе, встреченный его мечом.
– Ты ошибаешься, Хаштах. Магорх не доберется до тебя. – Он взял ее за плечи и повернул к себе, и тут же ее глаза засветились вновь. – Слушай, что я скажу. Если будет на то твоя воля, мы уедем вдвоем. Я увезу тебя на равнину. Сегодня же я покину отряд. Командир позволит мне уйти, если я расскажу ему… – Он запнулся, представив себя и Тингрила в эту минуту. – …А коли не отпустит, я уйду все равно. Наш поход завершен, и я сам себе хозяин. – Орка глядела на него приоткрыв рот. – Подумай, Хаштах. Ты можешь уехать со мной и никогда больше не видеть поганого Магорха. Я тебя не обижу. Я буду тебя защищать. Ты увидишь леса, реки, тебе понравится…
– Ты… – произнеся это слово, орка замолчала – чего-то она никак не могла понять. – Ты будешь меня держать? А тогда почему ты…
– Это ты будешь меня держать, – перебил ее Нарендил и, видя ее крайнее изумление, добавил: – Мы с тобой будем держать друг друга. Я не уйду от тебя, пока не прогонишь. Мы будем вместе. Согласна?.. Не понимаешь. Я люблю тебя, Хаштах.
– Ты – меня… – шепотом повторила орка и указала рукой от него к себе. Было видно, что она изо всех сил старается угадать значение непонятного. – Скажи по-другому!
Нарендил уже знал, что сказал правду. Теплом повеяло в пещере, будто костер разгорелся у их ног. Он не оставил бы ее здесь, даже если бы убил Магорха.
– Тье мелан'е, Хаштах Орквен[6] (люблю тебя, Хаштах Дева Орков), – повторил он на Квэниа.
– Это чары? – спросила она чуть слышно. Свечение в ее глазах задрожало, лучи преломились.
– Может быть, чары, а может, и нет, – улыбнулся эльф. И тогда Хаштах вытерла слепящие слезы, тут же погасшие на мокрых щеках, и серьезно выговорила:
– Тие мелайне, Нарандил.
Должно быть, Хаштах была достойной ученицей старой Чиар. С первого раза запомнить заклятье и попытаться наложить на него, эльфа, те же чары, что он на нее… На что, по ее разумению, оказались похожи «мела», «люблю», от чего она плакала – о том знает Варда. Но впрочем, кто поручится, что это и в самом деле не заклятье?
Хаштах придвинулась ближе. Волосы ее были мокры от капель, падающих со свода.
– Так ты согласна? Ты уедешь со мной?
– Уеду. – Она сказала это все так же тихо. Она внимательно смотрела в его лицо, будто искала какой-то знак.
– Ты умница, – Нарендил наклонился к ней, но она увернулась и прикрылась локтем.
– Что ты? Все еще боишься?
– Просто мне не нравится, когда кусают за лицо, – сердито объяснила она, чуть-чуть опустив руку. У Нарендила перехватило дыхание.
– Ты тупая орка, – сказал он, передразнивая ее гортанный выговор. – Я хотел тебя поцеловать. Не укусить.
– Как это?
– Сейчас покажу. Только ты-то не бей меня. – Нарендил осторожно коснулся губами лба и кончика носа Хаштах. Она, удивленно моргая, потрогала нос указательным пальцем, а потом зажмурилась, и для верности еще ладонями закрылась. Нарендил попытался мягко отвести ее руки, и тогда она лбом уткнулась ему в плечо и так замерла. От волос ее пахло костром, а дыхание было теплым, как у зверя или у больного.
Значит, все решилось как должно. Надо было идти в лагерь. Вести с собой Хаштах он не хотел – товарищи будут срамить его и называть безумцем, о Тингриле страшно и подумать… что же выпадет на долю этой бедолаги, появись они вместе?
– Послушай, Хаштах, – сказал он, – я должен сейчас пойти в наш лагерь, взять коня, еду и оружие, и сказать, что ухожу. Подожди меня здесь. Скоро я приду за тобой, и мы уедем.
Она тут же разняла руки и села рядом, завернувшись в плащ. Глаза ярко горели на напряженном лице.
– Ты… вернись, – только и сказала она. – Я в твоем плаще, а он хороший.
Нарендил не знал, сердиться ли ему, плакать или смеяться.
– Ты еще лучше, чем плащ, – сказал он. – Я непременно вернусь.
На прощание он поцеловал ее в шершавую щеку. Звезды встретили его наверху. Нарендил побежал под гору, чтобы сократить ей ожидание.
6
«Тье мелан'е, Хаштах Орквен». Предвижу упреки: почему это мой эльф в такую минуту заговорил на чужом для него Элдарине, и нет ли тут сходства с сакраментальным «je vous aime» Пьера Безухова? Иначе говоря, не перешел ли он на чужой язык оттого, что на нем удобнее врать? Отвечаю: случай совершенно не тот. Французский для Пьера (как английский для нас с вами) был языком книг, языком абстракции и языком светского общения – короче говоря, трижды чужим. На таком языке и врать, и выпендриваться удобно. Совсем не то – Элдарин для Эльфа. Тот язык, на котором должен был бы говорить и петь каждый из них, если бы все сложилось иначе, лучшим образом. Дарованная и потерянная речь, лучшая из возможных. На таком языке врать нелегко. А кроме того, за Элдарином известны определенные магические свойства, некая власть, заключенная в звуках. Вполне естественно, что в ответ на просьбу маленькой орки «сказать по-другому» эльф произносит то же на другом языке – у этого глагола синонимов нет.