Выбрать главу

— Грустно, — произнес он, поддерживая матушку под локоть. — Пройдемте здесь. Не углубляйтесь больше в эту историю, она не стоит нашего внимания, — слукавил Кирилл.

Но, к его удивлению, мать не согласилась.

— Эта история преследует нас всю жизнь! Поэтому хотим мы или нет, но до сих пор ей приходится уделять наше внимание. Знаешь, — княгиня зябко поежилась, — иногда мне кажется, что со смертью отца эта история не закончились и последний аккорд еще не прозвучал. Мне становится не по себе, когда я об этом думаю.

Кириллу стало жалко мать. Хоть она и неплохо сохранилась, но годы брали свое, здоровье было не очень. Того и гляди, разболится голова от всех этих переживаний… Или сердце! Лучше бы уж не расспрашивал. Он прикрыл руку матери своей и повел короткой дорожкой к усадьбе.

* * *

Анна вбежала в дом, звонко простучав каблучками по ступенькам крыльца. На звук вышла Наталья, обеспокоенная тем, что дочь бежит, будто бы за ней гонятся.

— Аня, Анечка! — только и успела крикнуть она, наблюдая, как спина дочери исчезает в дверном проеме, ведущем в ее спальню.

Анна плакала. От самой садовой дорожки до дома она бежала, не переводя дух. Многие считали ее беспомощной, но это было не так. По знакомым рощицам, полям и лугам она прекрасно перемещалась без посторонней помощи. Так было и в саду. Но разве она могла знать, что там окажется сама княгиня! Хотя давно уже миновало то время, когда они были крепостными и Елена Николаевна была для них повелительницей и хозяйкой, Аня продолжала бояться ее. Ведь и те времена, когда мама была известна и состоятельна при князе, прошли тоже. Теперь Ане было строго наказано не появляться перед ЕЕ светлыми очами. А она не только появилась, но еще и получила нагоняй.

— Аня, что с тобой? Кто тебя обидел?! — суетилась вокруг Наталья Степановна, заламывая руки.

— Никто, никто, матушка! Право же, мне просто стало грустно! — И Аня принялась плакать еще более отчаянно.

— Где ты гуляла? Господи! Что на тебе надето?! — Наталья ахнула, прикрыв рот пухлой ладошкой.

Анна перестала плакать и подняла на мать незрячие глаза. Она испуганно ощупала кончиками пальцев ткань одежды. Толстая мягкая нитка. Ей же говорили, что сегодня она может надеть новый сарафан… Что случилось? Анна вопросительно смотрела на мать, ожидая ответа. Ее лицо настолько красноречиво выражало чувства, что Наталья едва сдерживалась, чтобы не улыбнуться. Она перевела взгляд с заплаканного Аниного лица на новый сарафан, неприкаянно висящий на краю венского стула.

— Ну же? Что не так? — Аня еще раз ощупала пальцами свою одежду, делая это намного внимательнее, чем первый раз. — Ты, кажется, говорила, что сарафан шелковый, да? А это лен! Я перепутала одежду?! — В голосе девушки сквозила паника.

Не имея сил сдерживаться, Аня разрыдалась снова.

— Я полдня гуляла в княжеском саду полуголая! Странно, что княгиня не приказала меня выгнать или выпороть, а только отчитала!

Наталья перепугалась и расстроилась вместе с дочерью, но ей очень хотелось, чтобы та поскорее перестала плакать.

— Ну, будет тебе, будет! Может, ее светлость и не заметила. Ну, что она тебе сказала, что? Да и хороший вышел сарафан из твоего исподнего, она бы ни в жизнь не догадалась! Только беленький, а так, будто праздничный.

— Она меня отчитала, маменька, за то, что я по саду разгуливаю. И… — Аня вытерла слезы и задумалась. — Она, кажется, не одна там была.

— А с кем же, милая? — Наталья Степановна готова была поддержать любую тему, которая бы отвлекла дочь от слез. — Ты кого-то еще услышала?

— Нет, не слышала, этот человек молчал. Но там точно кто-то был, я почувствовала.

Наталья давно привыкла, что ее дочь не ошибается в этом. Иногда она видела больше, чем зрячие. Многим такие способности казались ненормальными, и Аню считали то блаженной, то одержимой нечистым. Для матери, естественно, она была просто больным ребенком.

— Ну, был и был. Кто там мог быть важнее княгини? Гостей к ним давно не езжало, а сын их на улицу носа не показывает. Может, прислужница была. Или вообще собака.

— Нет, человек это был. Точно человек. А вдруг это и был молодой князь, матушка? А я перед ним в одном белье, срам-то какой!