родившейся девочки.
После ряда прелестных взглядов, иллюзионист взорвал одну конусоподобную свечу.
Толпа затихла. Левана чувствовала, что она – единственный человек, что не подался
вперёд от любопытства.
Он позволил чёрному дыму на мгновение осесть, прежде чем превратить его в пару
спутанных любовников. Два обнажённых тела извивались друг напротив друга.
Разврат вызвал неистовый смех от людей и кокетливую улыбку королевы.
Легко сказать, кто будет греть кровать её сестры этой ночью.
Левана чувствовала жар на щёках, хотя он и крылся за бледными лунными чарами.
Не то чтобы такое развлечение было шокирующим, но пока иллюзия сохранялась, она
чувствовала присутствие Эврета в комнате, словно гравитацию. Знание того, что он
видит это, слышит похабный смех, а думает о своих отношениях с женой, заставил
Левану чувствовать себя жалкой и ничтожной крошкой пирога.
Она не разговаривала с Эвретом с той поры, как он увидел её в образе Солстайс, что
было совсем необычным – ведь за всё время, что она его знала, они лишь перекинулись
парой слов на похоронах. Но она не могла избавиться от подозрения, что он избегал её
так же старательно, как она его.
Левана предполагала, что он убит её лунными чарами и обвинениями Ченнэри. Но
она не могла сбежать от фантазии, что он был польщён. Может быть, он начал замечать,
что его сердце трепещет при её виде. Может быть, сожалел о браке или понимал, что
брак столь же глуп, как и соглашение, как считали семьи при дворе, что он любил её… он
всегда любил её, но теперь понятия не имел, что с этим всем делать.
Это была очень сложная фантазия, что оставляла её ещё более подавленной, чем
прежде.
Дым угас под громкие крики, и иллюзионист всё ещё не оторвал свой взгляд от
свечи – и головы разорвались.
Левана закричала, отпрянув назад, так, что её стул упал на пол, и она с ним тоже.
Хотя пламя ревело над нею, яркое и мерцающее, она поняла после испуга, что от него не
происходило тепло. Никакой угрозы от огня, никакого запаха обугленной плоти.
Никто не кричал.
Никто не попытался уйти.
Теперь все смеялись.
Дрожа, Левана приняла помощь одного из королевских охранников, ведь только они
не демонстрировали веселье. Её стул подняли, и она вновь застенчиво села на него.
Пламя пылало вокруг них теперь, высокое, как человек, и когда её страх угас, она
могла разглядеть, что это просто очередная иллюзия. Парящие над столом винные
бокалы и полуфабрикаты превратились в огненных танцоров, вот там вертел плясал с
подсвечником.
Ченнэри смеялась громче, чем все остальные.
- Что случилось, сестрёнка? Иди сюда, сестрёнка! Ты не можешь бояться такой
глупой маленькой хитрости! Я хочу тебе кое-что показать!
Левана обнаружила, что не может ответить. Её сердце всё ещё дико колотилось, а
недоверчивый взгляд был устремлён на пламенных танцоров. Их существование, даже
если это просто ментальный трюк, сотворённый путём манипулирования её
собственным биоэлектричеством, отнял у неё возможность расслабиться. Она не могла
оторвать от них внимание. Всё в порядке. Она не хотела видеть насмешки вокруг.
Слышать его и так достаточно.
Она была благодарна, что достаточно практиковалась с видом невидимой девчонки,
чтобы не потерять контроль.
- Принцесса боится огня? – спросил иллюзионист. Хотя он и не остановил иллюзию,
танцоры теперь не прыгали, а медленно кружились вокруг всех остальных. – Простите,
Ваше Высочество. Я не знал.
- Не беспокойтесь о ней, - сказала Ченнэри, подавая руку одному из танцоров. – Мы
не можем позволить её детским страхам разрушить наше удовольствие.
- Соблюдайте осторожность, Ваше Величество. Пламя там всё ещё реально, - чтобы
доказать это, иллюзионист заставил танцора отойти от свечи, и на ладони Ченнэри
отражалось реальное пламя. Толпа вновь заохала, и о Леване вновь забыли.
"Не беспокойся о ней".
Это просто был её день рождения. Только её партия.
Спектакль закончился, когда все танцоры превратились в старомодные ракетные
корабли, что взлетели в небеса фейерверком.
После того, как восторженная толпа перестала аплодировать, подали десерт. Левана
уставилась на шоколадный торт с сахарной скульптурой, что поднималась почти на
расстояние вытянутой руки над тарелкой, тонкая работа – весьма филигранная.
Казалось, её можно разбить одним касанием.
Левана не тронула её вилкой.