равновесие с помощью столешницы.
- Сожалею, что не узнала вас, Ваше Величество. Такая невероятная честь работать на
вас…
Подогретая осознанием власти над ничтожной женщиной и её маленьким
магазином, Левана поняла, что это и вправду честь работать на неё. У неё был соблазн
продемонстрировать власть. Потребовать Солстайс встать на колени, зная, как ей будет
трудно это сделать. Или угрожать её репутации, ведь она может быть недовольна
перчатками. Или предположить, что Солстайс может отдать чудесный плед, как
королевскую десятину или символ благодарности, видеть её борьбу, чтобы не отдать то,
что было так важно.
Но Левана похоронила фантазии прежде, чем её язык смог её предать.
Солстайс, несомненно, скажет музу. А после Эврет Хейл обратится к Леване, её
самому очаровательному Величеству.
Она Сглотнула и заставила себя улыбнуться, как и когда заходила в магазин. Она
потому и пришла. Солстайс скажет мужу о неожиданном визите принцессы, что Левана
наденет её вещь на коронацию. Сердце потеплело от мысли, что Эврет будет знать,
какая она щедрая принцесса. Она хотела, чтобы он подумал о ней, пусть лишь на
мгновение. Она хотела, чтобы он любовался ею.
И она лгала.
- Это честь для меня – носить что-то столь изысканное. Я понимаю, почему сэр Хейл
так хвалил вас.
Солстайс походила на воплощение радости женщины в любви, и Левана ушла как
можно скорее, прежде чем зависть сжала её горло
4.
Следующим утром, в день коронации Ченнэри, казалось, вся Луна решила сделать
вид, что убийства не было, а воспоминания о короле Марроке и королеве Яннэли будут
миролюбиво жить на страницах истории, а молодая Ченнэри – самый справедливый
правитель. Левана не была уверена, что люди так считали, разве что те, что никогда не
встречали её сестру, но право Ченнэри на трон не могла оспорить даже она. В конце
концов, она единственный известный наследник родословной Блэкбёрнов, как и
далёкий предок, впервые рождённый с лунным даром, как старшая королевская дочь. И
её сын или дочь будут править после, и поколение за поколением. Так корона
передавалась с того мгновения, как Луна стала монархией, как Кипр Блэкбёрн сотворил
свою державу.
Левана не собиралась нарушать это, несмотря на то, как её раздражало то, что
глупая Ченнэри больше времени тратила на то, чтобы подмигивать красивым слугам,
чем на обсуждение экономических трудностей, с которыми сталкивалась страна.
Но Леване было всего пятнадцать лет, и как часто она напоминала себе о том, что
знала об этом?
Так не говорила Ченнэри и любой подданный, что собирался ей принести присягу
на верность. Казалось, они игнорировали лунные законы, ведь лунная королевишна
может править с тринадцати лет, даже без совета.
Левана стояла на балконе третьего уровня, глядя вниз, на большой зал, где были
похороны, где рыдала её сестра, пока она едва могла дышать, а после ещё и упала в
обморок, выдуманный обморок, и увела всю стражу, и Эврета, что стоял рябом. И Левана
была оставлена там, среди подготовленных речей и фальшивых слёз.
Серый был изменён теперь на официальные лунные цвета – белый, красный и
чёрный. Огромный гобелен висел на стене позади помоста, с изображением лунных
знаков мерцащими нитями ручной работы, такие, какими они были, когда Луна была
республикой. Столица-Полынь на переднем плане, Земля, союзник, на расстоянии.
Величественно, но Левана не могла не думать, что Солстайс Хейл сделала бы ещё краше.
Хотя бесчисленные слуги готовились к церемонии, а сестра, без сомнения,
натягивала на себя платье, Левана была рада временному спокойствию в пустом зале.
Она выбрала простое сапфировое платье, чтобы соответствовать перчаткам, что
доставили в её покои сегодня утром. Они прибыли в белой коробке, завёрнутые в
бумагу, с небольшим примечанием от Солстайс, что его Левана выбросила, не прочитав.
Перчатки при свете дня были ещё красивее, а вышивка – тоньше и изысканнее, чем
она думала. Нити скрывались на ладони, прежде чем кружились вокруг предплечий, по
локтям, как живые виноградные лозы, а после сливались с цепочками, тянулись к шее.
Она почти чувствовала себя королевой, стоя там, и не могла удержать фантазию, что
её сегодня короновали. Она ещё не придумала лунные чары ждя этого случая, так что,
стала её сестрой. Двадцать два года, зрелая и элегантная, с вечно смеющимися глазами.