У нас сидел дядя Родион. Помешивая в стакане ложечкой, он рассказывал Халиулле-абзыю занятную историю. Едва мы открыли дверь, он осёкся и чуть не опрокинул стакан с чаем. Так и остался сидеть с открытым ртом. Я сразу заметил, что он постарел и осунулся.
Халиулле-абзыю не впервые было видеть нас черномазыми. Поэтому он узнал нас тут же.
— Откуда вы, джигиты? — спросил он с удивлением. — Из шахты, что ли?
— Наоборот, вернулись в шахту, — сказал я, посмеиваясь. — Оказывается, без нас вы не можете обойтись. Вон в Ирминке на копре каждый день звезда горит, а вы в хвосте плетётесь! Не стыдно ли?
В те годы было принято на макушках копров тех шахт, которые перевыполнили дневную норму, зажигать звезду, составленную из гирлянды электрических ламп. Рубильник звезды в конце дня включает самый почётный шахтёр — тот, кто больше всех перевыполнил норму. Победителя поздравляют с успехом.
— Вы правда насовсем вернулись? — всё ещё не верит Халиулла-абзый.
— Насовсем! — отвечаю я, стараясь казаться бодрым и весёлым.
— Ступайте сейчас же в баню! Вы мне всю комнату испачкаете! — негодует Шамгольжаннан-жинге и выталкивает нас за дверь.
Когда мы явились, приведя себя в порядок, стол был уже накрыт, как для почётных гостей. Сегодня мы с Иваном и сидели на самом почётном месте. Я подумал, что, если бы Халиулла-абзый узнал, почему мы вернулись, ни за что не посадил бы нас на это место. Я умышленно оттягивал разговор об этом, чтобы не расстраивать своего доброго дядю и так радостно хлопочущую вокруг нас Шамгольжаннан-жинге.
Однако как бы то ни было, а давать объяснение пришлось.
— Да-а, — задумчиво произнёс Халиулла-абзый, потирая пальцами лоб. — Одного, значит, отметили чёрной печатью, а другой попросту дезертир!.. Нелёгкое дело будет устроить вас на работу. Перед начальством я похлопочу, конечно. Но имейте в виду, вы хотели стать маркшейдерами, а вас тут в маркшейдеры не примут!
Халиулла-абзый оказался прав. День прошёл, неделя миновала, а мы никак не можем устроиться на работу. Иван жил у нас. Куда ему идти без копейки в кармане? Он решил, пока не устроится, к себе домой не показываться. Отца побаивался. За самовольный поступок отец его не похвалил бы.
Однажды мы вернулись из управления шахты понурые. Глядим — у наших ворот телега стоит. Знакомая телега. Только рассохлась и краска с неё почти вся облезла. А в ней ворох берёзовых веников. Лошадь привязана к колесу, ест, хрумкая, овёс из мешка, подвешенного к морде.
А дядя Давид уже спускается по ступенькам. Вот и довелось всё-таки Ивану встретиться лицом к лицу с отцом.
Дядя Давид уже не считал нас за мальчишек. Поздоровался с обоими за руки. Мы справились друг у друга о житье-бытье, о здоровье. После этого дядя Давид взял, как говорится, сразу же быка за рога: начал уговаривать сына вернуться в техникум.
— Я поеду вместе с тобой, уговорим директора, извинения попросим. Тебя примут обратно. Ведь выучишься — человеком станешь! — настаивал он.
— Меня не примут назад, отец, — противился Иван, стоя перед отцом, виновато опустив голову. Жаль ему отца. Дядя Давид так радовался, что сын студентом стал. Стыдно отцу в глаза теперь смотреть.
Упрямство Ивана вывело дядю Давида из себя.
— Что ты набычился и в глаза мне не смотришь! — начал кричать он на сына. — Гильфану не повезло! Что делать, со всяким может такое случиться. Тут уж ничего не исправишь… А ты-то чего ради себя наказал? Он решит топиться, и ты за ним? Каждый свою башку должен иметь на плечах. Каждый за себя отвечать должен. А ну-ка, хорошенько попрощайтесь и…
Иван поднял голову, метнул на отца горящий взгляд. Левая бровь его задёргалась. Он силился что-то сказать, но лишь беззвучно шевелил бледными губами. Видно, не находил слов.
— Отец, — выговорил он наконец сдавленным голосом, — идём-ка, посидим на нашей телеге, потолкуем.
Они направились к воротам. Иван был теперь на полголовы выше отца. Он осторожно поддерживал под руку ссутулившегося дядю Давида.
Халиулла-абзый поглядел на меня и развёл руками.
— Вот тебе и «всегда вместе»! — сказал он и усмехнулся. Порывисто повернулся, зашёл в дом.
Кажется, опять они с дядей Давидом повздорили. Часто они спорят между собой, а жить друг без друга не могут.
В соседнем дворе, по ту сторону деревянной ограды, стоял дядя Родион, приглашённый, видно, осмотреть козу. У соседей была крикливая коза. Своим писклявым блеянием она по утрам не давала нам покоя, будила раньше петухов.