— Не делай глупостей, Гильфан! — резко сказал Иван. — Поезд в любую минуту может отправиться. Что тогда?
— Мне бы всего на полчаса. Повидать маму, Рахилю и обратно…
— Нет, Гильфан, не пущу я тебя. Баста!
В углу кто-то завозился, зашуршала соломенная подстилка. Чиркнул спичкой, закурил. На мгновение осветилось лицо. Это был наш командир. Он, оказывается, не спал. Лежал тихонько и слушал наш разговор. Осторожно переступая через спящих, подошёл к нам, обхватил нас за плечи.
— Красноармеец Чернопятко прав, — сказал он. — И твоё желание повидаться с родными, Батыршин, мне тоже понятно. Я тебе разрешаю сбегать на вокзал и оттуда позвонить.
— У них ведь нет телефона, товарищ командир, — сказал я и горестно вздохнул.
— Настоящий боец из любого положения должен найти выход! — быстро проговорил командир. — Сказано, отпускаю тебя на десять минут. Далее действуй, сообразуясь с обстановкой. Черкни записку и передай с кем-нибудь, если они живут недалеко. Какой ты боец, если на каждом шагу тебя учить приходится!
Я отдал честь, нацарапал записку и, нырнув под перекладину, спрыгнул на землю, а потом, перепрыгивая через рельсы, побежал к вокзалу. Выскочил на площадь. Как ошалелый озираюсь по сторонам. Прохожих ещё не так-то много. Кого ни остановлю, всем некогда.
У зала ожидания полно людей, но толку мало. Они все с тюками, с чемоданами, ждут своего поезда. А те, кто только что приехал, спешат по домам, им некогда с записочками таскаться. У меня последняя минута истекает. Я совсем было отчаялся. Вдруг смотрю — мальчуган на велосипеде катит. Бросился я ему навстречу, остановил. Объясняю, так мол, и так, чтобы его испуг скорее прошёл. Парнишка шустрый оказался: выхватил у меня записку и помчался по улице.
Я, опять перемахивая через пути, устремился к своему вагону.
— Молодец, Батыршин, уложился в срок! — похвалил меня командир, плутовато улыбаясь.
Оказывается, уже весь вагон знает про мои заботы. Даже сон у всех пропал. Спрашивают, сумел ли передать записку. Я устал отвечать. Решил молчать, только головой киваю. Что ни спросят — я киваю. А сам с беспокойством думаю: «Передаст ли парнишка записку?.. Успеют ли прийти?..»
Новобранцы умылись, позавтракали. В хвостовой вагон уже начали загружать продукты. Паровоз запасся водой, подкатил к составу. Расшумелся, выбрасывая клубы дыма и пара. Залязгали буфера, и весь состав всколыхнулся: нас прицепили к паровозу. «Значит, не судьба была нынче увидеться», — подумал я.
Вдруг мне показалось, будто кто-то издалека мою фамилию выкрикивает. Высунулся, смотрю по сторонам. Вдоль состава призывник бежит. Приостанавливается около каждого вагона и кричит:
— Батыршин! Батыршин у вас?..
— Я здесь! Здесь! Я Батыршин! — кричу во всю силу своих лёгких.
И в ту же секунду замечаю Сафиуллу, держащего за руку свою Хафизу. От них не отставая, бежит Рахиля, раскрасневшаяся и растрёпанная. Видно, даже причесаться не успела. Приотстав от них, семенит, запыхавшись, мама. Я спрыгнул на землю и побежал им навстречу. Стали обниматься. Все одновременно что-то говорят мне. Я отвечаю, киваю, смеюсь. Тоже говорю что-то. Вынул платок и утёр мамины слёзы.
И тут, будто рассекая наши сердца, пронзительно загудел паровоз. Состав судорожно дёрнулся и стал медленно набирать скорость. Ребята, следившие за нами, перегнувшись через перекладину в дверях, обеспокоенно закричали, замахали руками.
— Батыршин, живее! — раздался громкий голос нашего командира.
— Целуй свою зазнобу и лезь в вагон! — подзадоривают ребята.
— За нас тоже поцелу-у-уй!..
Когда мой вагон поравнялся с нами, Иван протянул мне руки:
— Гильфан, давай!..
Сафиулла сунул мне большой узел с гостинцами. Я ещё раз обнял всех и бросился за вагоном.
— Гильфан! — позвала Рахиля.
Я резко остановился.
— Прощай! — сказала она, подбегая, и сунула мне в руку маленький бумажный свёрток.
— До свиданья, Рахиля! Спасибо! — Я крепко сжал её длинные прохладные пальцы.
Поезд уже порядком разогнался. Я ухватился за протянутые мне руки. Ребята втащили меня в вагон.
— До свиданья, родные!..
— Счастливого пути-и! Возвращайтесь живыми-здоровыми!..
Я перегнулся через перекладину и махал рукой до тех пор, пока они не исчезли из виду. Перед глазами всё ещё стояла мама и вытирала платочком глаза. Мне и самому хотелось плакать. Я не успел им сказать и малой доли того, что хотел.
Вспомнил, что в кулаке сжимаю свёрток. Развернул его. В нём оказался батистовый вышитый платочек. По вагону распространился лёгкий аромат духов. А в этот платок был завёрнут ещё один, в точности такой же, и записка.