В самом центре города был обширный парк. В нём столетние дубы росли и сосны. Неподалёку размещался штаб нашей Третьей армии. Сколько полегло там людей, отстаивая от фашистов город и штаб!..
В этом парке, напротив здания, где прежде размещался штаб Третьей армии, сейчас возвышается обелиск Славы над братской могилой. Там похоронена девушка из Татарии, Герой Советского Союза Ольга Санфирова…
В субботу мы весь день провели в штабе. Осваивали тактику наступления и обороны, ориентируясь по топографической карте. Лейтенант Чернопятко в этой своеобразной военной «игре» был в роли командира артиллерийского полка. Остальные командиры, в том числе и я, командовали батальонами. Эти занятия продлились более шести часов. Чернопятко довольно искусно командовал полком. Да и мы старались не оплошать. Словом, наши наставники, следившие за ходом «боя», остались нами довольны.
В наше общежитие мы вернулись сильно уставшие. Уже стемнело. Ребята тут же повалились на свои кровати. Я подсел к столу и написал домой письмо.
Мои друзья, уставшие за день, давно уже спали. Я тоже выключил свет, разделся и лёг. Но долго не мог уснуть, всё думал о моих дочурках, о жене…
Едва только мне веки смежил сон, вдруг раздалась команда:
— Подъём! Боевая тревога!
Я вскочил. В ушах всё нарастал непонятный шум. Протерев глаза, увидел, что ребята тоже все на ногах; надевая на ходу гимнастёрки и застёгивая ремни, бегут к выходу. Над землёй стелется тяжёлый беспрерывный гул. Самолёты! Где-то на окраине захлопали зенитки. Где-то гулко прогремели разрывы бомб. Из-за деревьев парка вдруг взметнулась в чёрное небо цепочка зелёных ракет. Тотчас над самой крышей нашего штаба, качнув взвихрённым воздухом макушки деревьев, пронёсся самолёт. И неподалёку, кажется за садом, грохнули один за другим несколько взрывов. Багровые вспышки осветили переломившееся надвое дерево. Из наших окон со звоном посыпались стёкла.
— Это война, ребята! — крикнул Чернопятко.
— Да, Иван! Это фашисты! Их самолёты! По звуку моторов можно узнать, — сказал я.
— Какой-то мерзавец их ракетами на штаб наводит, — заметил кто-то.
Небо было озарено то ли пожаром, то ли зарёй. Мы выстроились перед штабом, выслушали приказ. Нам раздали патроны, гранаты и бутылки с зажигательной смесью. На стены домов, на землю падали розоватые блики полыхающих в разных концах города пожаров.
Вдруг снова, нарастая, стал приближаться надсадный гул. Грохот взрывов перекрыл голоса команд, закачалась земля. Мы метнулись в окопы, которые вырыли недавно, чтобы проводить учения. Казалось, эти небольшие трещины в теле земли сейчас сомкнутся и поглотят нас.
Наконец самолёты отбомбились и улетели. Но гул почему-то не утихал. Только стал иным каким-то: не ровным, не надсадным, а к нему примешивался скрежет и тарахтение. Кто-то не своим голосом крикнул:
— Танки!..
По центральной улице Гродно ползли железные чудовища, похожие на гигантских черепах. Значит, фашисты прорвали первую линию нашей обороны!..
Мы выскочили из учебных окопов, бросились поближе к дороге, по которой двигались танки. Заняли позиции кто где мог. Сейчас для нас любая канава, ложбинка, которых мы прежде не замечали, стена, дерево стали укрытием. Мы притаились, ждали, сжимая в руках гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Всё ещё как-то не верилось, что это наяву…
Несколько фашистских танков остались гореть на улицах Гродно. Над ними клубился чёрный дым.
Остальные танки повернули обратно, стали расползаться по другим улицам. Шум их моторов доносился уже где-то в стороне и даже позади нас.
Спустя несколько минут мы получили известие о том, что фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину. Одновременно поступил приказ некоторым работникам штаба немедленно покинуть Гродно. Майор Терешкин связался по прямому проводу с Москвой — попросил нас, выпускников Военной академии имени Фрунзе, оставить при штабе. Разрешили остаться мне, Терешкину, Тимакову и ещё нескольким товарищам.
При расставании мы с Иваном крепко обнялись, посмотрели друг другу в глаза. Чтобы высказать, что на душе, нужно время, а взгляд может сказать обо всём в одно мгновение.