Скоро глаза привыкли к темноте.
— Как дела, товарищи? — спросил Голый.
— Как видишь! — ответил глухим голосом тот, что полулежал, привалившись к стенке, и закашлялся. Остальные опустили глаза.
— Давно вы здесь?
— Дней десять.
— Кто вас кормит?
— Никто. Раз в три-четыре дня принесет какая-нибудь хозяйка, что от домашних останется. У них самих есть нечего. А что ни день через село идут больные да голодные.
— Вижу, вы выздоравливаете?
— Да.
Тот, что сидел, закрыл глаза.
Первый тифозный вошел в сарай и, опершись дрожащей рукой о ясли, тихо сказал:
— В селе четники. Они хотели нас поубивать, да народ не допустил. Люди и глядеть-то на нас боятся, а харчей на всех, кто просит, не напасешься.
Трое ребятишек, игравших перед домом, шмыгнули в сарай и впились глазами в голоногого пришельца.
— Чего же это вы больных не кормите? — спросил он их.
— Нечем, — ответили ребята, потупившись.
— Идти дальше не можем, ослабели от болезни и от голода, — сказал первый тифозный. — Нам бы хоть на ноги встать.
— Надо бы в селе собрать для них еды, — обратился Голый к детям.
Ребята юркнули из сарая и по стеночке, по стеночке скрылись из виду. Подошел мальчик.
— Нужно накормить товарищей, — сказал Голый.
— Нужно, — сказал мальчик.
— Нужно, значит, нужно, — сказал Голый. — Заколем телку.
— Не надо, — сказал первый тифозный.
Но Голый достал нож, собираясь немедля приняться за дело.
— Не надо, — повторил больной. Он опустился на солому и закрыл глаза.
Тифозный, что сидел опершись о стенку, по-прежнему глядел прямо перед собой.
— Люди умирают от голода, — сказал Голый и не спеша направился к телке.
— Не надо, — слабо запротестовал еще один тифозный.
Голый посмотрел на мальчика. Но и мальчик был словно в тумане, скорее грезил, чем думал.
Голый погладил теленка по голове. Гладкий, упитанный, он не выказывал никаких признаков беспокойства.
Партизан вытащил нож, пощупал острие, еще раз оглянулся и резким движением всадил нож в шею теленка. Теленок повалился на передние ноги, потом на бок, захрипел.
Мальчик схватил алюминиевый таз, стоявший около больных, и поставил его под струю крови.
Некоторое время оба партизана были поглощены делом. Сдирали кожу, вытаскивали потроха, резали тушу на куски. Затем все прикрыли соломой.
Голый работал ловко и быстро. Только пряча нож в карман, он заметил, что в оконце сарая торчит встрепанная мальчишеская голова.
— Малый! Иди-ка сюда, — позвал Голый.
Голова исчезла, но обладатель ее в сарае не появился. Голый немедленно взялся разводить в углу огонь. Солома и хворост были под рукой, здесь же в сарае.
— Сейчас сварим кровь, а мясо изжарим.
Теперь тифозные обратили внимание на его работу.
В глазах сидевшего у стены зажегся голодный огонек; в нем пробудилась воля к жизни. И еще двое приподнялись на локтях. Остальные вытянули шеи, чтобы лучше видеть волнующую операцию. Они уже давно отвыкли от предобеденных ощущений. А сейчас полуденная летняя тишь таила в себе нечто определенное, благоухающее и осязаемое.
Семь пар глаз, как четырнадцать пылающих свечей, уставились на Голого.
А он, ни на миг не расставаясь со своим пулеметом и лентами, действовал быстро и умело. Скоро вкусно запахло съестным. Густой аромат поднимался от вареной крови, и вот уже зашкварчали на углях кусочки мяса.
Глаза разгорались все ярче, люди стали ползком придвигаться к огню. Глаза горели безумием, челюсти пришли в движение. Порой тифозные вдруг начинали понимать, что теряют рассудок, и брали себя в руки, но ненадолго.
— Мы не ели мяса уже… — проговорил первый тифозный, пытаясь оправдать себя и товарищей.
— Сейчас будете есть, — сказал Голый.
— Есть, ха-ха-ха, — обрадовался один из больных, но тут же нахмурился.
— А где моя бригада, не знаешь, товарищ?
— Какая?
— Какая? Ну эта, как ее, моя…
— Четвертая, — подсказал ему товарищ.
— Не тревожься, — сказал Голый. — Она пробилась и громит супостатов. Ведь не все бригады постигла участь нашей, седьмой дивизии. Мы прикрывали отход раненых. Дела обстоят хорошо. Освобождаем страну.
— Видишь! Я же говорил, — заметил первый.
— А какой сейчас месяц? — спросил другой.
— Думаю, июнь.
— Да ну! Июнь? А мне все казалось, что еще зима. Ну конечно, ведь совсем тепло. Конечно, ха-ха-ха…
— Мы не можем погибнуть, — сказал Голый. — И вы не погибнете. Никто вас не тронет.
— Да-а-ай, — не выдержал один из тифозных и протянул руку к очагу.