Они отошли подальше, и Голый, прячась в кустах, опустил в воду фляжку.
— Шоссе будем переходить немедленно, — сказал он. — Бесит меня эта красота под стражей, да к тому же без вертела и вкусных запахов. Надо переходить шоссе.
— Отдохнем еще чуточку перед боем, — попросил мальчик.
— Никакого боя! — И Голый ринулся в чащу, к шоссе.
Подъем предстоял невысокий, метров в двадцать — тридцать, зато крутой. Взбирались медленно, шаг за шагом, отчасти из осторожности, отчасти из-за усталости: остатки сил надо было приберечь на случай боя. Увидев сквозь заросли часового, остановились.
Снова проехала машина, за ней три мотоцикла; прошел взвод солдат. Двигались немцы, часовой был хорват.
Изредка с северо-востока доносились орудийные залпы и взрывы бомб. Время от времени взрывы раздавались и ближе. Но они говорили о случайных стычках — словно бы противники потеряли друг друга. Создавалось впечатление, будто неприятельские войска рассеяны и блуждают по опустелому краю. Да и часовой на посту не проявлял особого рвения.
Участок часового был длиной метров в сто. Партизаны находились в сорока метрах от правого рубежа. Как только, пропустив колонну машин, часовой двинулся направо, партизаны спокойно пошли вперед. В мгновение ока они оказались на другой стороне шоссе, взобрались на насыпь и скрылись в зарослях, на том и завершив свой подвиг.
— Оставим память о себе? — спросил мальчик.
— Не стоит, — сказал Голый, — может, он мирный человек. Мобилизованный. И ничего так не хочет, как домой вернуться. Может, он нам еще в какой беде пригодится. Лучше, когда такие караул несут…
Они снова начали подниматься в гору, которая шла вверх от самого шоссе; они очень устали. Карабкались по крутому склону медленно, ежеминутно останавливались и отдыхали, прислонившись к стволам деревьев.
Во время одной из передышек мальчик сказал:
— Теперь мы идем к Посавине?
— Да.
— А далеко до нее?
— Самолетом или поездом — нет.
— Там равнина. Дороги прямые. Везде ровно. Пшеница зеленеет. А скоро уже пожелтеет. Золотистые колосья, золотистое море, я читал…
— Вот пойдем со мной в Банью, увидишь и пшеницу, и кукурузу, и каштаны, и картошку…
— И каштаны?
— Ну да, в лесу.
— Вот это чудо!
— Что — чудо?
— Каштаны — и в лесу?!
— Можешь рвать сколько угодно.
— И картошка есть?
— Что тебе далась картошка? Тебе бы все смеяться, а картошка — настоящее благо. С ней голода не знаешь. С картошкой всегда сыт. А у вас в Далмации нет картошки?
— Почему же? Есть, у кого есть.
— А ты ведь сам-то с моря?
— Из Сплита.
— Обязательно надо посмотреть твои края.
— В чем же дело? Это не трудно.
— Как сказать.
— Кончится война, приезжай.
— Приеду, честное слово, приеду. Давно я думаю, как выглядит море? Какая там вода? А вот никак до него не доберусь. Это у меня страшный пробел. До сих пор не видеть моря!
— А я равнины не видел. Славонии не видел.
— Гляди-ка! Кто бы мог подумать!
— А теперь мы идем в Славонию.
— Ну, идем-то мы не в саму Славонию, до Славонии еще далеко. Но в Банью можешь попасть совершенно свободно.
— Славония, богатый край.
Они тихо беседовали, привалившись к буку.
— Слушай, — сказал Голый, — давай попробуем раздобыть съестного. — Он вытащил из внутреннего кармана кожуха нож, наклонился и стал вырезать кусочки коры. Соскреб с нее мякоть и протянул мальчику горсть коричневого месива, а потом опрокинул в рот свою долю.
Они долго жевали терпкую деревянистую массу, воображая, что едят нечто гораздо более съедобное.
— Погоди, — сказал Голый. — Смотри — крестьянин.
На противоположной стороне ложбины по тропке не спеша поднимался от шоссе крестьянин, уверенный, что его никто не видит. На спине он нес вязанку хвороста.
— Где крестьянин, там и село, — сказал Голый.
Мальчик выплюнул кору.
— Неплохо, — сказал он.
— Лезем наверх. Село, по всей видимости, ближе к вершине. И мне совершенно безразлично, кто в селе. Проберемся к какому-нибудь домишку на отшибе.
Они двинулись по крутому склону, заросшему буками. Поначалу поднимались чуть ли не бегом, потом умерили свой пыл и зашагали ровнее, сберегая силы.
— Чем не моторизованная колонна, — сказал Голый.
Солнце загораживала гора. Они шли в прохладной тени. Лишь верхушкам деревьев перепадало немного солнечного тепла. Вокруг стволов, возле корней росла какая-то трава с широкими зелеными листьями, гладкими и скользкими — такая трава растет обычно в заброшенных холодных погребах.