— Потому и мы их бьем беспощадно. Мы их, они нас. Довольно любопытное времяпрепровождение для жителей нашей планеты. Зачем сидеть дома, работать на полях, фабриках, в конторах, когда можно бить друг друга? Выходит, гораздо интересней поджечь дом, чем его построить, бросить бомбу на город и смотреть, как летят в воздух кровати вместе со спящими людьми, чем играть на сцене в античной трагедии!.. И до чего меня бесит человеческая глупость, сказать тебе не могу… без всякой пощады убивал бы тех, кто убивает… В общем, так…
— Зверь не способен на такие зверства, на какие способен человек.
— Попятно. Звери не умеют мстить, в этом все дело.
Некоторое время шли молча.
— А ты будешь стрелять? — спросил мальчик.
— Буду.
— А почему?
— Как и ты. Чтоб прогнать фашистов и освободить народ, — ответила она заученно.
— Верно, — сказал мальчик задумчиво. — Много есть еще всякого, — добавил он.
Голый не сдавался. Шаг за шагом он одолевал крутизну, словно танцевал какой-то завораживающий танец. И конца этому танцу не было; он шел и шел — даже мальчик удивлялся, откуда у него берутся силы. И, когда на лбу Голого выступил пот, мальчик поспешил на выручку:
— Не могу больше. Не люблю больших переходов, когда нет под ногами доброй пыли…
— Вот дойдем до перевала, — сказал Голый.
До перевала не было и сотни метров, но силы Голого были явно на исходе.
— Дай, товарищ, я понесу твой пулемет, — предложил усач.
— Пулемет? Не надо. Нет, не надо. Какой же я боец, если не могу нести свое собственное оружие.
И мальчик по этим словам, сказанным размеренным тоном, на одном дыхании, понял, что тот смертельно устал.
А с перевала они увидели село.
— Вот и село нового мира, — сказал мальчик. И они пошли дальше, так и не передохнув.
Пройдя еще немного, они оказались под селом — оно раскинулось на крутом склоне, сбегавшем в глубокую ложбину.
— Вот и село нового мира, — повторил мальчик.
— Вот и село, — спокойно констатировал и Голый.
— Первый раз в жизни вижу село, на которое надеюсь, — сказал мальчик.
— На что надеешься? — Девушка заглянула ему в глаза.
— На то, что оно окажется таким, каким я надеюсь его увидеть, — ответил он раздраженно, потому что все же могло случиться так, что село не оправдает его надежд.
Девушка, наморщив лоб, замолчала, так и не поняв его мудреных слов.
— Итак, перед нами село, — еще раз подытожил мальчик.
Девушка, казалось, боялась села. Там было слишком много глаз. Она не отходила от мальчика, готова была спрятаться за его спину.
— Что, не привыкла показываться в таком обществе? — заметил он.
— Ничего, — протянула она неопределенно. — Что это за село? Не знаешь?
— Село как село, — сказала она.
— Неплохо, если бы оно оставило в нашей памяти приятное воспоминание: «Село в конце пути. Не блещет красотою. И не страшит меня. Под полным чугуном пылает ярко пламя, ха-ха-ха-ха…»
— Так, так, — сказал Голый.
Они шли серединой дороги тесной группой, словно в селе их с нетерпением ждали и они боялись опоздать к пиршеству.
— Вот и пыль, — сказал мальчик.
Шествие возглавлял Голый в своих турецких шароварах, топча пыль огромными ножищами. За ним шли мальчик и девушка, оба застенчиво потупясь. Дальше в ряд шагали трое крестьян, присоединившихся в поле. Последним шел парень с винтовкой. Троица всем своим видом — озабоченными лицами, неестественно широкими взмахами рук — выказывала ревностное служение делу, во имя которого они словно уже начали жертвовать собой. А парень с винтовкой шагал равнодушно, будто впереди его не ждало ничего нового.
— Село, — загадочным тоном произнес Голый, лоб его снова покрыла испарина.
Скоро они вступили в длинную кривую улицу — она то суживалась, то расширялась. По обеим сторонам стояли деревянные ветхие домишки с островерхими крышами. На каждом шагу валялись дрова, сучья, брошенные вещи — прохудившееся корыто для свиней или птиц, прогнившая колода, насест, чурбаны, дырявые ведра. Ребятишки увлеченно играли винтовочными гильзами, пустыми обоймами и итальянской каской.
Дети не обратили никакого внимания на отряд, и все решили, что партизаны здесь не в диковинку.
И действительно, перед одним из домов чуть попригляднее стояла группа людей — несколько партизан из охраны, несколько бойцов и деревенские, мужчины и женщины. Одни стояли и разговаривали, другие сидели — кто у стены дома на послеполуденном солнышке, кто в холодке под развесистой сливой…
Бойцы догадались, что их приход в село не остался незамеченным, что дозорные следили за ними и молча одобрили появление пришельцев.