— Но я люблю его! Люблю! — прошептала Петрина и опять почувствовала его губы на своих губах и радость в груди, как в момент, когда он ее поцеловал.
«Он такой замечательный!.. Он безупречен во всех отношениях, — подумала она. — Разве может он смотреть на меня иначе, чем на капризного, надоедливого ребенка?»
Ему явно не хотелось быть ее опекуном; она вспомнила, как неохотно взвалил он на себя этот груз.
Могла ли она вообразить, что так в него влюбится и что жить с ним под одной крышей будет для нее наивысшим счастьем?
«Но, по крайней мере, он меня поцеловал», — сказала она себе и грустно подумала о том, что ее ждет впереди. Согласится ли граф устроить ей побег и поцелует ли опять, на прощание? Ей хотелось почувствовать его объятия, хотелось, чтобы он завладел ее губами, как это собирался сделать лорд Роулок. Но тут Петрина резко одернула себя: не слишком ли она самонадеянна в своих мечтах? В ее-то положении размышлять о подобных вещах по меньшей мере смешно.
Время тянулось медленно — так медленно, что Петрина, оцепенев от напряженного ожидания, начала подумывать, что граф, не найдя ее в Стэвертон-Хаусе, решил отказаться от дальнейшего попечения о ее судьбе. Ему безразлично, что она сидит в пустом доме совсем одна. А может быть, он подумает, что это наилучший способ отделаться от нее раз и навсегда, забыть о самом ее существовании? А вдруг, подумала Петрина, ему не понравится, что она спряталась в доме, где он содержал свою любовницу? Как ей раньше не пришло это в голову? Все в этом доме связано с неприятными для него воспоминаниями.
Впервые после побега из Стэвертон-Хауса Петрина усомнилась, что поступила правильно.
Ей даже причудилось, что она ощущает в воздухе аромат духов Ивонны Вуврэ и слышит, как граф говорит ей о любви, а Ивонна отвечает ему прекрасным, мягким голосом с французским акцентом.
Петрина негромко вскрикнула, зажав уши руками, словно ее оглушал этот воображаемый любовный разговор.
Когда она опустила руки, ей показалось, что кто-то неслышно вошел в дом. Петрина замерла, прислушиваясь. В тишине она различила звук приближающихся шагов. Чья-то фигура появилась на пороге, и ее позвали по имени:
— Петрина!
Невозможно было ошибиться в том, кому принадлежал этот звучный, низкий голос, и, вскрикнув так, что темнота отозвалась эхом, Петрина вскочила и подбежала к графу. Тот обнял ее и, почувствовав, как она жадно прильнула к нему, такая мягкая, теплая, еще крепче прижал ее к себе.
— Все в порядке, — проговорил граф, — он жив!
Петрина оторвала лицо от его груди и заглянула в глаза графа.
— Он... не умер? — еле слышно спросила она.
— Он жив! Хотя ему здорово досталось. И поделом!
Петрина опять спрятала лицо у него на плече, чувствуя невыразимое облегчение, смешанное с удивлением от того, что руки графа так крепко ее обнимают.
— Вы уверены? — спросила она, запинаясь.
— Совершенно уверен! — ответил граф, и в голосе его прозвучала ласковая насмешка. — Так что вам, дорогая, незачем прятаться от полиции! Вы можете спокойно вернуться домой.
Петрина не могла поверить своим ушам. Она подняла лицо и хотела что-то сказать, но в этот момент губы графа опять коснулись ее губ.
Сначала ей показалось, что все это снится. Потом чувство радости и восторга, которое она испытала, когда граф впервые поцеловал ее, снова, с еще большей силой, овладело всем ее существом. Теперь у нее не осталось сомнений в реальности происходящего, тьма исчезла, и Петрина почувствовала себя неотъемлемой частью этого человека. Словно он взял в свои руки ее сердце и душу, всю ее любовь к нему, и она совершенно ему предалась, как того желала.
Его губы стали требовательнее, и ей начало казаться, будто их окутал какой-то неземной свет.
«Я люблю вас!» — хотелось ей сказать, но не было слов, чтобы выразить чувства, и она подумала, что они уже не земные существа, но боги.
Он оторвал ее от земли и вознес высоко в небо, и она стала как сияющая звезда в бесконечном просторе Вселенной.
Это был поцелуй такой прекрасный, такой чудесный, что Петрина подумала: должно быть, она умерла и уже в раю.
Наконец, спустя долгое время, граф поднял голову.
— Мое сокровище! — сказал он глухо и прерывисто. — Нет на свете другой такой же непредсказуемой и своенравной женщины, как ты, Петрина. Но я бы не хотел, чтобы ты стала иной.
— Я тебя люблю! — прошептала Петрина, все еще смущенная и взволнованная этим поцелуем.
— Я тоже люблю тебя!
И хотя она не могла видеть его лица, она догадалась, что он улыбнулся, говоря эти слова.
— Ты... любишь меня? — прошептала она — Это... действительно так?
— Действительно! Это правда, — ответил граф. — Но, дорогая, согласись: это не самое лучшее место, где я могу говорить о своей любви к тебе.
— Да разве это имеет значение, где говорить? — спросила Петрина. — Я мечтала, я молилась о том, чтобы ты почувствовал ко мне хоть немного... тепла... Но о твоей любви я не могла и мечтать!
— Я сопротивлялся этому чувству, — признался граф. — Я не хотел никого любить, но перед тобой, Петрина, устоять было трудно. Я понял: какое бы тяжкое преступление ты ни совершила, я готов прийти тебе на помощь. А это значит, что я не могу жить без тебя!
Петрина слабо вскрикнула это был возглас счастья — подлинного, глубокого счастья. Объятия графа стали еще теснее.
— И если ты действительно убила бы Роулока, мы вместе уехали бы за границу.
— Ты хочешь сказать, что уехал бы со мной?
— Неужели ты думаешь, что я оставил бы тебя в беде одну? — спросил он почти резко и рассмеялся. — Уж если ты умудрилась навлечь на себя столько неприятностей, будучи под моей опекой, то страшно даже представить, что ты способна натворить без моего присмотра!
— Я хочу только одного — быть с тобой ежечасно и навсегда!
— Так оно и будет, дорогая! — ответил граф. — Хотя я заранее трепещу при мысли, что за жизнь ты мне устроишь.
— Я буду хорошей... Я сделаю все, что ты захочешь! — И в голосе Петрины прозвучала страсть.
Она помолчала, а затем вновь обратилась к нему с тревогой во взгляде:
— Но ты... правда так думаешь? Ты действительно думаешь, что... как ты сказал... любишь меня?
— Да, именно это я думаю и чувствую! — ответил граф. — И я сделаю все, чтобы ты поверила в это, моя милая, как бы долго мне ни пришлось тебя убеждать.
Петрина затаила дыхание.
— Пожалуйста, — прошептала она, — пожалуйста, поцелуй меня опять!
И опять она ощутила губы графа, и снова у нее было такое чувство, будто она вознеслась на небеса.
Поцелуй был еще более страстный и требовательный, и она вдруг почувствовала, как внутри нее словно вспыхнул язычок пламени, обострив все ее тайные желания и разгораясь все больше и больше, грозя превратиться в пожар страсти.
Его сердце бешено билось у ее груди, и она поняла, что возбуждает его.
— Я тебя люблю! Люблю тебя! — прошептала она, однако он разжал объятия.
— И я тебя люблю, моя своевольная и непредсказуемая красавица! А теперь, любимая, поедем домой!
Когда они вышли из особняка, Петрина с наслаждением вдохнула свежий ночной воздух и прошептала:
— Да, это место правильно назвали райским!
Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб. Взявшись за руки, они медленно перешли на другую сторону улицы — там поджидала их карета с гербом Граф подсадил Петрину и поднялся следом за ней; лакей захлопнул за ними дверцу, и влюбленные снова оказались в объятиях друг друга. Петрина склонила голову к плечу графа, вздохнула блаженно и сказала:
— Расскажи, как все было.
— Я приехал в «Плюмаж». Один из моих грумов вел в поводу запасную лошадь, другой правил коляской, которой ты завладела таким странным для великосветской дамы образом.
— Владелец был очень возмущен?