— Как вы можете в такой мере увлекаться простыми камнями? — спросила меня однажды моя новая подруга, которую Маргарет привела с собой из Курзала.
— Это не просто камни, — попыталась объяснить я. — Это животные, которые окаменели оттого, что жили очень давно.
— Какой ужас! — вскрикнула она и повернулась, чтобы послушать игру Маргарет.
Посетители часто обращались к Маргарет, когда находили Луизу слишком молчаливой, а меня — чересчур разговорчивой. Маргарет всегда умела их развлечь.
Мой энтузиазм и любопытство разделяла одна только Мэри Эннинг, но она была слишком юна, чтобы пускаться в такие ученые разговоры. В те годы я иногда чувствовала, что жду, чтобы она наконец выросла и у меня бы появилась возможность всерьез обсуждать волновавшие меня темы с близким мне по духу человеком. И надежды мои оправдались.
Сначала я думала, что могла бы поговорить о своих находках с сэром Генри Хоустом Хенли, хозяином Колуэй-Мэнора и членом парламента от Лайм-Реджис. Он жил в старом особняке, стоявшем в конце тенистой аллеи на окраине Лайма, примерно в миле от нашего коттеджа. У лорда Хенли была большая семья; кроме его жены и детей у него были близкие родственники в Чарде, в нескольких милях от моря, и в Колуэй-Мэнор часто устраивались званые вечера. Нас тоже время от времени приглашали — на обед, на рождественский бал, на открытие сезона охоты, когда сэр Генри торжественно распоряжался раздачей портвейна егерям и загонщикам.
Семья Хенли была самой аристократической семьей в Лайме, и лорда Хенли не смущала грязь на его охотничьих сапогах. У него имелась своя коллекция окаменелостей, и когда он узнал о моих пристрастиях, то усадил меня за обедом рядом с собой, чтобы мы могли вдоволь наговориться. Через несколько минут я выяснила, что лорд Хенли не является знатоком в нашем деле. Окаменелости для него были всего-навсего предметом коллекционирования, благодаря чему он мог считать себя человеком достаточно широких взглядов. Он принадлежал к тому типу мужчин, для которых ум является скорее помехой, так как они полагаются на свою сноровку и отменное здоровье. Я попыталась разговорить его, спросив, что, по его мнению, представляют собой аммониты. Лорд Хенли хмыкнул и пригубил бокал с вином.
— Разве никто не сказал вам, мисс Филпот, что это черви! — Он поставил бокал на стол, кивнув слуге, чтобы тот снова его наполнил.
— Почему в таком случае они всегда свернуты в кольца? — спросила я, обдумав его ответ. — Я никогда не видела, чтобы живой червь принимал такую форму. Или змея… Ведь некоторые полагают, что это змеи.
Лорд Хенли беспокойно подвигал ногами:
— Полагаю, вы не много видели людей, лежащих на спине со скрещенными на груди руками, так ведь, мисс Филпот? Однако хороним мы их именно так. Черви свертываются в клубок, когда умирают.
Я едва не фыркнула, потому что мне предстало зрелище сонма червей, собравшихся вокруг одного из своих покойных собратьев, чтобы свернуть его в клубок перед тем, как предать земле. Идея была явно смехотворная, и все же лорд Хенли не сомневался в своей правоте. Однако выяснять его взгляды на похоронные обряды низших существ я не стала, потому что Маргарет, сидевшая за столом чуть дальше от меня, качала мне головой, а мужчина напротив вскинул брови из-за нашего, как ему казалось, странного разговора.
Теперь я знаю, что аммониты были морскими тварями, довольно близкими к современным наутилусам, с раковинами и щупальцами, как у головоногих моллюсков. Жаль, что я не могла сказать об этом лорду Хенли на том обеде, когда он с такой уверенностью говорил о свернувшихся червях. Но в то время я не обладала ни достаточными научными познаниями, ни уверенностью в себе.
Позже, показывая мне свою коллекцию, лорд Хенли выставил себя еще более невежественным, не будучи способным отличить один аммонит от другого. Когда я указала, что один из них был отмечен прямыми шовными линиями, пересекающими спираль, в то время как на другом у каждой линии имелись две шишечки, нарушающие спиральную форму, он похлопал меня по руке.
— Какая же вы умненькая! — сказал он, покачивая головой.