Однажды я видел, как уборщик выковыривает щипцами эти письма из Стены Плача и прямо у всех на глазах бросает в мусорный бак. Так что — совершенно точно: никто не узнает.
Должен тебе сказать, что не понимаю, почему вокруг всё так глупо, и меня это ужасно бесит.
Мне четырнадцать лет, и я очень умный. Люди меня за это не любят.
Но я хотел написать не об этом. Я, в общем, живу хорошо. У меня всё есть, кроме денег.
Можешь прислать мне e-mail, у меня свой компьютер и интернет. Правда, папа каждый день просматривает письма, так что тебе придётся притвориться, что ты — Йонатан. Подпишись: Йонатан, и он будет думать, что письмо написал Йонатан, а не ты.
Папа уверен: я не догадываюсь, что он читает мои письма, но я, конечно, догадываюсь и ужасно злюсь. Он перекрыл мне доступ на порносайты. Я думаю, всё это очень глупо.
Потому что сам он заходит на порносайты, я точно знаю.
Мама много курит. Ривка, моя учительница, любит директора школы, а он — лысый и толстый.
Надо что-то делать.
Твой друг, Габи Шимшони. PS: Никому не показывай это письмо, а то я обижусь.
Поют
В Тель-Авиве прохожие часто поют на ходу, это никого не удивляет и не шокирует. Владельцы автомобилей исполняют баллады для собственного удовольствия — наглухо задраив окна, включив кондиционеры. Продавцы на рынке импровизируют на мотив популярных куплетов: Лук!
Для докторов наук! Манго!
Для исполнителей танго! Укроп!
Для похудания жоп! Мыло!
Чтоб жить легко и красиво!
В магазинах поют о любви. В ресторанах — о качестве бытового обслуживания. В прачечных — о политике.
Девушки поют в маршрутках. Политики упражняются в сенате. Террористы-смертники славят Аллаха. В автобусах пассажиры подхватывают песни, звучащие по радио. В камерных залах подпевают оркестру. Собаки воют на луну и на солнце. Домохозяйки исполняют арии — на кухне и в ванной. Ночью звук одинокого автомобиля почти неразличим на фоне хора стрекочущих светофоров.
Ривка
В коридоре душно и влажно, пахнет потом и карамелью, потом и стиральным порошком, и акварельной краской, и фломастерами, и бумагой, и глиной из школьной мастерской, и хлоркой из туалета. Крик стоит такой, что уличный шум, там, за дверью, покажется райской тишиной — как только она доберётся до выхода. Если она доберётся…
На прошлой неделе потеряла сознание — прямо посреди школьного коридора. Ощущение полнейшей беспомощности: голова к полу прилипла, не оторвать, волосы расплескались, вокруг — встревоженные, любопытные, на все лады кривляющиеся детские лица.
Гомон легиона глаголов: громче и громче — по нарастающей. на какое-то мгновение ей почудилось, что этот крик, этот разъятый, раздробленный звук, образуемый плеском детских голосов, преобразился в один-единственный голос.
Она услышала его так ясно, так отчётливо, что сразу поверила в реальность происходящего и подумала: ты должна запомнить это мгновение, этот голос. В памяти отложилось слово «благоутробие», собранное — как мозаика — из хаоса восклицаний. После она пыталась разузнать в интернете, искала в словарях, расспрашивала филологов. никто не сообщил ничего вразумительного, кроме, разве, старенького преподавателя Танаха, тот долго молчал, недоверчиво покачивая головой, затем вдруг хмыкнул и сказал: «Где бы ни услышала это слово, возвращайся и жди своей очереди». Большего она не сумела добиться от него, как ни старалась.
С тех пор она прислушивается, каждый день, пробираясь к выходу, ждёт чего-то, сама не зная, чего именно… Дети кричат. Орут, визжат, исходят криком, вопят как резаные. Они подпрыгивают на месте, толкаются, вырывают друг у друга тетрадки, лупят друг друга пеналами. Плачут, смеются, кричат.
Ничего из ряда вон выходящего.
Она могла бы обратиться к психологу, но побаивается — то ли самой процедуры, то ли ожидаемого вердикта, впрочем, если копнуть глубже, придётся признать, что боится она — разоблачения. Увы, она дорожит своей работой. Нелюбимой. Изматывающей, тупой и никчёмной.
Дети. Детишки. Деточки. Как же они орут, госссссподи Боже!
Она задолжала банкам и кредитным организациям столько, что просто страшно себе представить, страшно подумать. Отсроченные чеки, банковские кредиты, займы, ссуды. Она старается не думать об этом, не знать, но ей напоминают — снова и снова. Дошло до того, что письма она выбрасывает, не распечатывая — кипами, грудами, ей незачем это читать, она и так знает: её никогда не оставят в покое, её не отпустят. Она задолжала одну (1) жизнь: такой долг возвращают с процентами.