Только ушла в сторону замка кавалькада принца, как загомонили слуги и подмастерья.
— Чего раскаркались, вороны? — строго спросил хозяин.
— Эсса приехала в кавалькаде с принцем и на глазах у всех обняла его и расцеловала. Говорят, сегодня она ночевать будет в замке, а затем принц ее с собой увезет и возьмет в свою свиту.
Вроде бы Тор никогда не обращал внимания на Эссу и не допускал никаких мыслей о ней, даже когда ее отец прозрачно намекал о возможной свадьбе, но сейчас ему стало невыносимо больно. Он понял, что просто сам страшно боялся получить отказ, и вдруг представилось ему, как он сжимает в объятиях свою "самую любимую" рабыню Имир, а перед глазами у него стоит Эсса. Ведь так на самом деле и бывало, особенно если он немного выпьет или очень устанет за день.
Тор даже не заметил, что это ругательство вырвалось у него вслух и четко, а челядь, которая давно уже понимала, что на самом деле он и Эсса неравнодушны друг к другу и подсмеивалась над глупостью хозяина, разбежалась, чтобы не прыснуть смехом при хозяине и не получить вместо него взбесившегося медведя:
— Трус проклятый! Не зря меня учитель называл стервец! Стервец обделавшийся!
А в избушке кузнеца тоже творилось нечто невообразимое. Отец был страшно разгневан тем, что Эсса приехала в кавалькаде какого-то знатного типа, да еще на глазах у всех целовалась с ним! Но разборку с дочерью пришлось отложить, принимая заказы и торгуясь за них. Тем временем кузнец уже выяснил, кто же этот аристократ, и остолбенел.
Принц Клингор в тот момент считался наиболее вероятным наследником престола, поскольку здоровье Наследника-ребенка было весьма слабым, сам царь тоже был болезненным и казался хилым, а второй и третий наследники были в преклонных летах и казалось, что они вот-вот умрут, а если уж кто-то из них окажется первым, то он, как полагалось в таких случаях по обычаю, откажется брать престол, сославшись на то, что ему уже пора думать не о мире, а о душе.
Тут настроение отца полностью переменилось, он, кое-как закончив дела и поручив работу подмастерьям, бросился к дочери, которая уныло сидела в своей комнатке и ждала взбучки от отца и прочих неприятностей. Вместо взбучки отец принес ей лучшего вина из погреба и стал говорить о том, как важно попасть в свиту принца, поскольку скоро он будет королем. А еще лучше будет родить ему сына. А без мужа Эсса не останется, принято у знати своих любовниц выдавать замуж за своих челядинцев. А тем более у короля…
— Отец, жадность и честолюбие ослепили тебя! — после того, как первый шок от непрестанных уговоров отца прошел, ответила Эсса. — Если уж ты хотел для меня высокого положения, почему ты струсил прямо поговорить о браке с Мастером Тором? Уж жена Великого Мастера, тем более такого, который прославится по крайней мере на три поколения, это очень почетное и выгодное положение. Но ты сам струсил, а теперь гонишься за светлячком сквозь колючие лианы. Этот золотой шмель посидит немного на цветке и улетит к другому, оставив меня опадать в одиночестве. Нет, не буду я его любовницей, хоть молва меня такой уже ославила!
Отец хотел побить дочь, но побоялся в критический момент испортить ее красоту. А через пару минут он уже внутренне ухмыльнулся: "Мой характер, хоть и девка! Я поэтому в городе и не остался: не хотел, чтобы мне все указывали, что делать! А ведь и правда, не только Тор дурак, но и я тоже! Но теперь придется уж ее уговаривать, обратного пути нет. Да и неравнодушна на самом деле она к принцу, наверно. Вот ведь как прозвала: не раззолоченный ублюдок, а золотой шмель!"
Ближе к вечеру прискакала пара человек с заводной лошадью. Один из них был челядинец барона Хань Хурриган, а другой — Лунь Косъатир из свиты принца. Баронский прихвостень высокомерно приветствовал кузнеца, а человек принца ему улыбнулся.
— В знак уважения к твоим и твоей дочери заслугам и верности барон милостиво дарует твоей дочери платье для приемов и верховую лошадь. Он зовет ее сегодня вечером на званый пир в честь принца. Она будет личной гостьей принца и королевой танцев.
— Ну-ну! — только и произнес кузнец. — Благодарю господина за милость, и сейчас же отнесу подарок дочери.
— Нам велено ее подождать. Пусть собирается не особенно торопясь: пир начнется после заката солнца, — сказал, милостиво осклабясь, Хурриган.
Отец со смешанным чувством отнес платье дочери. Платье было из тонкой дорогой материи, не аляповатое, красивого бордового цвета, с широким роговым поясом, сделанным так, что им можно было заодно и поддержать грудь, но с большим вырезом на груди и с разрезами внизу до самой талии, чтобы лучше развевалось во время танца. Дочь подержала платье в руках. Одевать такое полагалось на голое тело. Ей вспомнились слухи (неизвестно, правдивые или нет; скорее всего, иногда было так, а иногда не так) о том, что после пары танцев королева должна плясать совсем нагой, и что королевами танцев обычно были гетеры. Но отказаться от подарка означало смертельное оскорбление.