Смерды каждый год вносили фиксированный натуральный платеж и платежи за защиту. Военной службой они обязаны не были, но тридцать дней в году должны были по приказу сюзерена отбывать повинности. Их дворы обычно были победнее, но тоже отнюдь не нищие: ведь у них действовали те же правила неприкосновенности надела.
Сегодня утром Банжасса, молодая жена наследника Сина Ликарина, пораньше куда-то сбежала. В принципе подоить коров и коз могла и служанка (семья была настолько благополучна, что имела служанку и слугу, а также раба и рабыню), это не столь благородная работа. Но свекровь Диртусса была крайне недовольна поведением молодой невестки. Она шпыняла служанку, слугу и раба так, что слуга даже пригрозил уйти. Конечно, старушку-рабыню Чимор, бывшую кормилицу своего свекра, она задеть даже словами не могла, но и, проходя мимо нее, тоже фыркала. Та смотрела на нее своим желтым узкоглазым лицом чистокровной шжи и ехидно улыбалась, все понимая и предвкушая моральную победу в скором будущем.
Когда ближе к завтраку Банжасса вернулась, свекровь, не говоря ни слова, стукнула ее палкой и стала костерить:
— Из-за тебя, лентяйка, завтрак как следует не готов! Хозяин и муж твой должны будут идти работать полуголодные! Служанка за тебя коров доила, пироги подгорели, рис еще не доварен!
Конечно, в основном в этом была виновата сама свекровь, которая вместо приготовления завтрака занималась руганью и поисками невестки, посмевшей без спросу куда-то отлучиться. И вдруг свекровь остолбенела. Невестка выпрямилась и внешне спокойно сказала:
— Мать мужа моего, придется тебе теперь грех замаливать. Завтра утром мы с мужем будем знакомить с участком мое чрево.
— Что же ты мне сразу не сказала? — обреченно промолвила Диртусса, палка у нее сама вывалилась из рук. Ударить беременную наследником невестку было тяжким грехом.
— А ты мне не дала ни слова вымолвить, — ехидно ответила Банжасса, уже успевшая возненавидеть свекровь.
Диртусса вдруг запричитала и заплакала:
— Доченька моя, счастье-то какое! Завтра я тебя переведу в большой дом к деду и бабке, носи нашего наследника и роди нам богатыря! А я сегодня же вечером пойду грех замаливать, и у внука моего прощения попрошу, как только вы его с землей познакомите.
Согласно обычаям, положение беременной невестки резко менялось: теперь обижать ее значило обижать будущего хозяина, ведь ребенок все чувствует и воспринимает с момента зажигания в нем души, еще в утробе матери. А, родив трех сыновей, она даже формально становилась равной своей свекрови, как полностью выполнившая свой долг жены. Правда, мужу теперь предстояло поститься: сношения с беременными (даже с рабынями) дозволялись в строго определенных случаях. Один из них должен был произойти завтра: муж брал свою жену на восходе солнца на земле своего участка, и при этом сообщал наследнику, что теперь он зачат не только отцом и матерью, но и их землей. После этого считалось, что сын (если это сын) будущий полноправный хозяин земли, а она, соответственно, его хозяйка. Такой же обряд повторялся при каждой беременности, пока не рождался второй сын. Для третьего он уже был необязателен.
Банжасса заметила, что у нее-то свекровь прощения просить не собирается, но не захотела ввязываться в дрязги, чтобы это не отразилось вредно на ее будущем сыне или дочери. А услышавший все это муж подхватил жену на руки и закружил ее по двору в своих могучих объятьях. Мужчины семьи Ликаринов силой отнюдь не были обделены. Они выглядели почти квадратными из-за невысокого роста, широких плечей и бедер, руки и ноги у них были большие и чуть кривоватые, что только увеличивало впечатление силы, волосы и глаза черные. В качестве оружия они использовали палицы.
— Син, дорогой, отпусти, совсем закружишь! — формально попросила невестка, которой все это нравилось.
— Закружу, и завтра утром зацелую до полусмерти, чтобы сын мой знал, как я тебя и его люблю! — закричал Син.
Любопытные соседи не имели права без спросу зайти во двор, но заборы отнюдь не были сплошными, они скорее были символической оградой территории и защитой от мародерства соседских кур и свиней. Все начали поздравлять Сина и Банжассу и желали им получить богатыря или в крайнем случае красавицу, которая привлекла бы прекрасного зятя в их семью.
— Богатырь будет! — закричал отец Сина, Крон. — В нашем роду никогда надел зятю не передавали.