– Почему вы уверены, что поверят мне?
– Вы – математик. Вы просчитаете будущее, а не… а не прочувствуете его, если можно так выразиться.
– Боюсь, что я не справлюсь!
– Откуда вы знаете? – Клеон наблюдал за ним, прищурив глаза.
Потом наступило молчание. Селдон ощутил, что попал в ловушку. Если это прямой приказ Императора, то отказ становится невозможным. Если он откажется – его могут арестовать или казнить. Не без судебного разбирательства, разумеется, но мало вероятно, что судебные власти вынесут решение против воли Верховного.
После затянувшегося молчания он промолвил:
– Я не стану этим заниматься!
– Почему?
– Если от меня потребуется предсказать далекое, туманное будущее, которое не настанет до смены одного-двух поколений, куда ни шло! Общество вряд ли обратит на это особое внимание. Мало кого волнует, что произойдет с обществом через века. А чтобы достичь желаемого, – продолжил Селдон, – мне потребуется предсказать такие события, результаты которых сбудутся в недалеком, реальном будущем. И только такие предсказания вызовут у людей доверие. Рано или поздно, скорее всего раньше, чем можно себе представить, мое предсказание не сбудется. И моя бесполезность станет очевидной для всех. Но и с этим вы. Ваше Величество, разумеется, справитесь. Самое же страшное в том, что это окажет существенное влияние на все последующее развитие психоистории как науки, и решение интереснейшей задачи отодвинется на неопределенное время.
Клеон резко опустился в кресло и исподлобья уставился на Селдона.
– И это все, на что вы, математики, способны?
Селдон отозвался безнадежно и устало:
– Именно вы, Сир, настаиваете на невозможном.
– А теперь я устрою тебе проверку. Допустим, я попрошу тебя применить свои знания математика и сказать мне: возможно ли, что на меня будет совершено покушение в ближайшие несколько дней? Ну, что ты мне ответишь?
– Моя математическая система не дает ответа на такой специфический вопрос, даже если предположить, что психоистория работает как часы. Если собрать всю технику, существующую в Мире, даже и тогда нельзя предсказать поведение отдельно взятого электрона, только совокупность множества явлений.
– Тебе лучше известны возможности математики. Попробуй сделать обоснованное предположение. Возможно ли когда-либо в будущем покушение на меня?
Селдон мягко ответил:
– Сир, вы приготовили мне ловушку. Или скажите мне, что вы хотите услышать, или обещайте, что я имею право сказать то, что думаю и не буду наказан за это.
– Говори то, что думаешь!
– Вы даете мне слово чести?
– Тебе необходимо письменное подтверждение? – саркастически обронил Клеон.
– Мне достаточно просто вашего слова! – отозвался Селдон с оборвавшимся сердцем. У него не было уверенности в том, что это так.
– Даю тебе слово чести!
– Тогда я вам отвечу так. На протяжении последних четырех веков добрая половина императоров была убита, из чего я заключаю, что ваши шансы – один к двум.
– Любой дурак мог бы дать такой прогноз, – презрительно бросил Клеон. – Для этого математика не нужна!
– Но, Сир, я уже неоднократно объяснял вам, что мои математические выкладки не годятся для практических задач.
– Ты даже не допускаешь мысли о том, что я хорошо выучил урок, который мне преподали мои незадачливые предшественники?
Селдон глубоко вздохнул, как перед погружением.
– Нет, Сир. Весь ход истории доказывает, что мы не извлекаем уроков из прошлого. Вот вам и доказательство: вы удостоили меня аудиенции. Почему вы уверены в том, что я не замышляю покушения на вашу жизнь? Разве не так. Сир? – торопливо прибавил он.
Клеон улыбнулся без тени юмора.
– Дорогой мой, ты не учитываешь нашу основательность и достижения современной техники. Мы подробно изучили твое прошлое, мы располагаем твоей подробной записью. Когда ты прибыл на планету, тебя сканировали. Твои высказывания и запись голоса были проанализированы досконально. Нам до мельчайших подробностей известно твое эмоциональное состояние – практически, нам известно, о чем ты думаешь! И если бы была хоть малейшая неуверенность в твоей благонадежности, тебя бы не допустили в мои покои. Фактически, ты бы уже не жил сейчас!
Отвратительная тошнота волной прокатилась по телу Селдона, но он продолжил:
– Людям, не приближенным к Императору, всегда достаточно трудно добраться до Вашего Величества, даже и при менее развитой технике. И, тем не менее, почти все покушения совершались во дворце. Именно непосредственное окружение представляет наибольшую опасность для жизни Императора. И от этой опасности тщательная проверка чужаков не спасет. А что касается вашего собственного окружения: чиновников, членов правительства, близких – вы лишены возможности досматривать за ними так же, как за мной.
Клеон ответил:
– Мне это известно не хуже, чем тебе! Я стараюсь быть справедливым по отношению к ним и стараюсь не вызывать неприязни.
– Какая глупость, – начал Селдон и осекся, смутясь.
– Продолжай, – зло приказал Клеон, – я позволил тебе говорить то, что ты думаешь. Так, по-твоему, я – глупец?
– Слово сорвалось, Сир. Я хотел сказать – это самообман. Вы все равно вынуждены быть подозрительным. Это свойственно людям вообще! Одно неосторожное слово, подобное тому, что вырвалось у меня, неверный жест, сомнительное высказывание – и вы вынуждены удалять от себя окружение. А любая тень подозрения приводит в движение порочный круг. Ваше окружение почувствует вашу подозрительность, и у них возникнет ответная реакция, их поведение изменится. Ваша подозрительность усилится; в конце концов, это может привести к покушению. И это неизбежно сопутствовало правлению любого Императора в прошлые века. Доказательство этому – прошедшие четыре столетия. И это всего лишь одна из сторон все более возрастающей сложности Императорского правления.
– Тогда не стоит и предпринимать никаких усилий, чтобы обезопасить себя.
– Да, Сир, – ответил Селдон. – С другой стороны, вы можете оказаться более удачливым, чем другие…
Пальцы Клеона слегка подрагивали на подлокотнике кресла. Резким тоном он ответил:
– От тебя, как и от твоей психоистории, нет никакой пользы. Оставь меня!
При этих словах Император отвернулся. Неожиданно Селдону показалось, что он стал намного старше своих тридцати двух лет.
– Я сказал, что мои математические выкладки не могут быть вам полезны, Сир. Примите мои глубокие извинения. – Селдон хотел поклониться, но в одно мгновение вошли двое охранников и вывели его из апартаментов.
До Селдона донесся голос Императора:
– Верните этого человека туда, откуда он был доставлен!
Глава 4
Неожиданно возник Эдо Демерзель и бросил в сторону Императора исполненный глубокого почтения взгляд.
– Сир, у вас испортилось настроение?
Клеон поднял на него глаза и, не без видимых усилий, попытался улыбнуться.
– Пожалуй, так. Этот человек говорил весьма неутешительные вещи.
– Но ведь он и не обещал того, что не мог выполнить.
– Он ничего не может выполнить.
– Но ведь он ничего и не обещал. Сир!
– Это-то и огорчает.
Демерзель заметил:
– Возможно, даже несколько хуже – этот человек, как непристрелянное орудие, Сир!
– Непристрелянное – что? Демерзель, ты так часто употребляешь странные выражения… Что значит орудие?
Дермезел спокойно пояснил:
– Это выражение я услышал в юности, Сир. Император и сам часто использует странные высказывания, неизвестные на Транторе, а также многие выражения, бытующие на Транторе и неизвестные в других местах.
– Ты пришел, чтобы напомнить мне, что Империя велика? Что ты хотел сказать этим сравнением с непристрелянным орудием?
– Только то, что оно может причинить много беспокойства, если его не отрегулировать. Этот человек сам не знает своей силы. Или значимости.
– Тебе удалось что-либо выяснить, Демерзель?
– Да, Сир. Он провинциал. Он не знает Трантора и его обычаев. Он никогда не был на этой планете раньше и не может вести себя как воспитанный человек, как придворный. И, однако, он держался достойно в вашем присутствии.
– А почему бы ему не держаться достойно? Я позволил ему говорить. Я обошелся без церемоний. Отнесся к нему, как к равному.