– Я не просила тебя приходить и быть моим партнером на вечеринке. И я чертовски уверена, что не просила тебя переодевать меня в очередную топ-модель по-американски, к которым так привык. Извини, если моя внешность простушки оскорбляет твои нежные чувства, – выплюнула Хлоя.
Его полные губы сжались в разъяренную плоскую линию, а углы лица стали еще острее от ярости, наполнившей его глаза дьявольским огнем, поглотившем весь холод.
– О чем ты, черт побери, говоришь?
Этот тихий вопрос можно было прореветь во всю глотку, разбивая при этом посуду. Черт, тогда она бы испугалась меньше. Этот тихий голос ужасно нервировал.
– Ни о чем, – прошептала Хлоя, отодвигаясь подальше. Ее пульс участился, когда Найл придвинулся на шаг, на который она отступила.
– О нет, было кое-что. – Он продолжал в том же устрашающем тоне. – Я прекрасно понимаю, что ты не хотела, чтобы я приходил сюда. Мне также совершенно ясно, что ты бы хотела, чтобы я подтерся своей помощью. Но я должен уважать свое соглашение с этим проклятым аукционом, что включает в себя траты, которые бы пошли на оплату свидания. А потому их можно потратить на тебя, раз уж ты так жаждешь привлечь внимания придурка, который, по всей видимости, не знает о твоем существовании. – Ауч. Это ранило. Но правда всегда так делала. – Мне по барабану, что на тебе надето. Я видел тебя и голой...
«Голой. Голой. Голой».
Это слово будто вибрировало, набирало скорость и громкость с каждой секундой повисшей между ними тишины. Хлоя вздрогнула, вспомнив в точности, что он сделал с ней после того, как раздел догола.
– Но я слишком устал, – продолжил Найл, – от того, что ты прячешься под скучными шмотками в форме палаток и мешков, потому что боишься, что тебя заметят. Будто пытаешься исчезнуть. А это, черт побери, настоящее преступление. К черту этого Беннета. Мне насрать на Беннета, – насмешливо повторил он его имя. – Дело в тебе. В том, чтобы ты увидела свою красоту тогда, возможно, и другие увидят. А сейчас...
Найл приблизился еще сильнее, и теперь они стояли впритык друг к другу. Нос к носу, потому что он пригнул голову, его яркие глаза вперились в ее, его рот был так близко, что она могла почувствовать его мятное дыхание.
– И, если только твоя цель не привлечение Папы Римского, я бы порекомендовал тебе отправиться наверх, снять этот балахон и ждать прибытия стилистов.
Он не стал дожидаться ее ответа, а просто направился в гостиную, его злые шаги унесли его из поля ее зрения.
Пару мгновений Хлоя смотрела на проход, в котором он исчез. А потом, вздохнув, развернулась, поднялась по лестнице и уселась в ожидании стилистов.
– Деевчууль, скажи мне. Ты не обрезаешь волосы по религиозным соображениям? Типа потеряешь силу, если пострижешься?
Стоящая рядом с ней визажистка Риз фыркнула, возя по скулам Хлои большой кистью.
Риз и Лоуренс – стилисты, и Терри – парикмахер, появились у ее двери в течение запрошенных тридцати минут. Когда они прошествовали в ее спальню, вооруженные до зубов чемоданами на колесиках, одеждой и какими-то вещами, которые она не могла идентифицировать, Хлоя выпучила глаза.
Трио было... эм, уникальным: долговязый Лоуренс с блестящей кожей цвета красного дерева был одет в джеггинсы и туфли на головокружительно высоких каблуках. У Терри была четкая стрижка боб до подбородка, сверкающие яркие ореховые глаза – либо линзы, либо один из его предков был котом – и красный кожаный пиджак с бахромой. И была Риз, единственная девушка в группе, со стоящими торчком длиннющими ресницами и искусно украшенными губами – создавалось впечатление, что на ней помада из кристаллов.
По отдельности они были сногсшибательными. Вместе же они были завораживающими... и всего самую малость устрашающими.
– Не обращай внимания на мисс Ворчунью, – сказал Лоуренс с красивым южным акцентом. Терри позади нее хмыкнул. – Ладно, дорогуша, – Лоуренс появился в поле зрения Хлои с тремя платьями наперевес, – которое? Здесь у меня красное без бретелек. И изумрудное с открытой спиной. Оно чудно оттенило бы твои глаза. И есть еще белое. Рукава и высокий воротник, но создается иллюзия голой кожи. Очень сексуально.
Хлоя уставилась на свои варианты и проглотила ком встревоженности, блокирующий ее глотку. Все три платья были смелыми, яркими, потрясающими – абсолютной противоположностью тому, что она носила обычно. Абсолютной противоположностью... ей самой.
– Они все восхитительны, – прошептала она, вцепившись пальцами в колено, – но, эм, нет ли у тебя чего-нибудь черного, например? – Потому что черный стройнит.