Маришин Михаил Егорович
Преображение.
Преображение.
День 21 мая 1942 года клонился к вечеру. Капитан-лейтенант Александр Борисович Тухов, глядя на низкие, напитанные влагой сплошные облака, более подходящие ноябрьской Балтике и совсем не характерные для Чёрного моря в конце весны, поёжившись от стылой сырости, приказал выключить радиолокатор. Аппаратура, бывшая в непрерывной работе с самого начала войны, требовала обслуживания. Командир БЧ-7, лейтенант Заславский, всего лишь год назад бывший ленинградским студентом и распределённый при призыве "по профилю", начавший переживать за вверенное ему хозяйство едва ли не с первого дня похода, успел уже осточертеть капитану корабля до колик своими просьбами дать ему передышку. Ещё бы! В мирное время не было случая, чтобы радар единственного в советском ВМФ лидера включали больше чем на час-полтора, а на текущий, военный момент, рекорд был перекрыт раз в сто. Конечно, оставаться слепым Тухову не хотелось, но железо не люди, ему не объяснишь, что надо потерпеть. Да и погода... Разведчики-противолодочники ЧФ прекратили полёты ещё до полудня, оставив морякам самим контролировать море. В такое ненастье налёта на Севастополь, да ещё с самого "тихого", босфорского направления, можно было не ожидать.
Надводные корабли противника, получив урок от торпедоносцев-бомбардировщиков, не рисковали выходить из под прибрежного истребительного "зонтика". Встреча с ними в центре Чёрного моря казалась маловероятной. Оставалась угроза из-под воды. Прошлой ночью радар засёк малоразмерную цель, идущую курсом к берегам Крыма, но подкрасться к субмарине и неожиданно её атаковать не удалось. Она погрузилась задолго до подхода лидера, каким-то непостижимым образом "учуяв" приближение охотника. Проведя поиск с помощью акустики, Тухов установил контакт, но при выходе на позицию атаки гидролокатор вдруг потерял цель. Застопорив машины, советский корабль замер, как мышкующая лисица, готовый атаковать, как только противник себя проявит. И точно, через некоторое время издалека послышался шум винтов уходящей подлодки. Снова выход в атаку и опять, при сокращении дистанции, цель исчезла. Тухов, для очистки совести, отстрелялся из РБУ по исчисленным координатам и передал на берег рапорт о контакте. Так капитан-лейтенант на личном опыте убедился, что глубина погружения "немок" значительно превосходит те сто метров на которые были рассчитаны и поисковые гидролокаторы и противолодочное оружие советского ВМФ. Это неприятное открытие в противолодочной бригаде ЧФ сделали в самые первые дни войны, когда противник пытался извлечь максимальную выгоду из того, что привычки и обычаи мирного времени были ещё сильны. Флот приспособился, став проводить конвои под прикрытием катеров МО по мелководью. Потеряв от бомб катерников две субмарины, противник отступил, оставив советские коммуникации на время в покое. В открытом же море дозоры противолодочной бригады ЧФ, флагманом которой и являлся корабль Тухова, уничтожили лишь одну лодку и она, судя по всплывшему мусору, была итальянской. На такую удачу командир самого несчастного во всём ВМФ корабля даже не надеялся, потому, тяжело вздохнув, уступил настойчивости лейтенанта Заславского и, сдав командование старпому, покинул мостик.
Александру Борисовичу не везло. Уже давно, с того самого тридцать восьмого года, когда он, будучи командиром ОХВР проворонил атаку пловцов-водолазов, условно подорвавших прямо в главной базе ЧФ "Парижанку" и только что вошедшие в строй авианосцы "Александр Невский", "Азов" и "Грозный". О каких-либо учениях никто никого не предупреждал, флот стоял на ушах, готовясь к прибытию наркома, и тут на тебе! Флагман флота второго ранга, будущий адмирал, как раз и вылетел из Москвы, чтобы посмотреть на работу новообразованного спецподразделения флота и остался очень недоволен несением службы в Севастополе. Но пуще всего он взбеленился, когда Тухов, оправдываясь, брякнул, что никто не мог предполагать такой атаки в мирное время. Кузнецов, воспоминания которого о "Красном Кавказе" были совсем свежи в памяти, вышел из себя и пообещал каплею, что тот вечно будет командовать лишь самым никчёмным корытом, которое найдётся во флоте, таким, что, в случае войны, враг при встрече даже побрезгует его утопить, чтобы команда посудины страдала и мучилась как можно дольше.
Получив под своё начало 400-тонный тральщик "Джалита", который и в лучшие свои годы мог развить едва семь узлов, моментально переклассифицированный в опытовое судно и отправленный в распоряжение минно-торпедной станции, Тухов, навечно застрявший в капитан-лейтенантах, думал, что хуже и быть не может. Но спустя три года нудной, неблагодарной службы он получил новое назначение от которого сразу же захотелось влезть в петлю, потому, что при попытке увольнения с флота ему пообещали такую сладкую жизнь, по сравнению с которой все круги Дантова ада покажутся лёгким развлечением. Оставалось только надеяться, что полученные на МТС детальные знания обо всех образцах советских торпед, пополнившие копилку профессиональных знаний, пригодятся на новом месте.
Корабль, капитаном которого Александр Борисович стал в сентябре 1941 года, оставлял двоякое впечатление. Внешне красивый, стремительный, он не создавал ощущения лёгкости, столь характерное для одноклассников. Наоборот, в нём ощущалась некая основательность, прочность и нешуточная мощь. Обладая близкими размерами, он смотрелся среди эсминцев как линкор среди крейсеров, резко выделяясь и приковывая к себе внимание. Оснащённый мощнейшим для своих размеров вооружением и даже кое-каким бронированием, лидер не вписывался ни в какие концепции ВМФ, а главное имел имя, сразу делавшее его отверженным в Советском флоте. Какой садист назвал его "Преображение Господне", якобы в честь одного из первых черноморских линкоров, ходивших в бой под флагом Ушакова?! Он хоть мог себе представить каково будет команде корабля?! Ведь этот "пережиток" был своим именем просто обречён быть вечно "отстающим"! Впрочем, чьих это рук дело, капитан-лейтенант Тухов если и не знал точно, то подозревал. И это не добавляло ему любви к некому товарищу Любимову.
Действительно, Семён Петрович Любимов сыграл не последнюю роль в том, что лидер "Преображение" вообще был построен. Пойдя на поводу у своего товарища-соратника, главного конструктора КБ Мелитопольского завода Киреева, который испытывал трудности с реализацией своих "бочонков", которые некуда было сплавлять, кроме как в Военно-Морской флот, он озадачил подчинённое ему кораблестроительное КБ проектированием чисто дизельного эскадренного миноносца. ВМФ считал такую силовую установку слишком дорогой, допуская на советских эсминцах, выросших из проекта 1, не более одного "дизельного" вала, имея на двух других обычную КТУ. Экономия веса одного котельного отделения позволила подтянуть советские ЭМ на "мировой" уровень, вооружив их шестью стотридцатками в трёх башнях, восемью торпедными трубами и тремя 37-миллиметровыми зенитными установками с внешним силовым приводом, дававшими вкупе 1800 выстрелов в минуту, не считая более мелких 25-миллиметровок. Вместе с тем, такой подход позволял экономить моторесурс дизелей, используя их лишь в дальних походах, которые были весьма редки, да во время войны. Поэтому в наркомате ВМФ, едва выслушав, сразу заявили, что финансировать работы по проекту не будут.
Но, если гора не идёт к Магомету, то... Любимов нашёл деньги на проект там, где никто и не думал искать. Более того, считалось, что этот источник вычерпан досуха. Где взять много денег капитану госбезопасности? Конечно же у попов! Суть переговоров с служителями культа не осталась в тайне от людей с холодной головой и горячим сердцем, но тезис о том, что коммунизм - наука, а православие - Вера, и ей более угрожают западные ереси, насаждаемые завоевателями, о которых Любимов был мастак рассказывать страшные истории, нашёл понимание и в Церкви и в НКВД. По приходам был начат сбор средств и люди, на благое дело и добровольно, понесли то, что не удалось отнять за все годы Советской власти силой. Хоть и не было ещё никакой войны, но сгущающиеся над Россией тучи побуждали, как во времена Минина снимать с себя последнюю рубашку не только ради того, чтобы построить какой-то корабль, но показать, что жива Вера, что не одна лишь партия большевиков печётся об общей судьбе.