— Да ну_ вас с вашим завгаром!
Валюха зыркнула туда–сюда. Затянувшееся тротуарное собеседование начало привлекать внимание зевак.
— А то садись, душа моя, прокачу! Карета — люкс! Тьфу! — плюнул свирепо Хобот под колесо.
— Оказано — спешу! Не один ты калымишь по праздникам…
Валюха вдруг поперхнулась. У нее даже дух захватило от возникшей внезапно отчаянной решимости. Подняла глаза, посмотрела на Хобота так пристально и нежно, что того в жар бросило. По лицу расплылась глупая, заискивающая ухмылка. Валюха, почувствовав уверенность, уже по–хозяйски властно посмотрела на него.
«Нет, — решила она, — Хобот еще не готов», — и, не давая ему очухаться, погрозила кокетливо пальчиком:
— Однако ты порядочное трепло!
— Я?!
— А то кто же? Распинаешься: с тобой хоть на Луну! Тра–ля–ля. Зачем мне Луна? Ты меня к Венере подбрось.
— К Венере? Что тебе делать в Венере в выходной день?
— Фу–у… Сто раз тебе повторять? У меня срочное производственное дело! Звонила в гараж, а там ни одного черта нет.
Хобот засопел, вытер рукавом лоб. Ух как хотелось ему угодить Валюхе! Давно уже присматривается он к этой красивой разведенной молодайке. Но завгар! Вот где сидит этот Змей Горыныч! Ведь пронюхает о поездке— дух из него вон!
— Ох, Валюшечка–душечка… — закручинился Хобот. — Рад бы в рай… Да путевка, будь она проклята, не в ту сторону… — пояснил он кисло.
— Эх ты, лунатик… Ну ладно, проваливай! Других найдем, — фыркнула Валюха и удалилась, подняв гордо голову и чуть не плача от досады.
Хобот смотрел ошалело ей вслед. Ну почему он такой невезучий? Ничего у него не получается с бабами, вечно все наперекосяк. Вот и теперь. А вдруг судьба нарочно подсунула ему нынче Валюху? А он спасовал, завгара испугался. Мужчина!.. Да нечто девкам нужны такие мямли? Тьфу!
И он, пырнув из всех сил носком пыльный скат, вскочил в кабину и бабахнул дверью, точно дал пушечный выстрел по своему извечному врагу — завгару. Самосвал, окутавшись смрадом солярки, дернулся с места.
— Эй, была не была! Садись, кто на Венеру! — крикнул бесшабашным голосом Хобот, догоняя Валюху и тормозя у обочины тротуара.
— А как же путевка?
— Э! Сто кэмэ не расстояние, авось обернусь. Давай скорей, не разводи трали–вали!
Валюха недоверчиво прищурилась.
— Ты что? Аль раздумала?
Но Валюха лишь секунду колебалась. Встряхнула головой, словно наперекор кому‑то, прошептала: «Так нет же!» —и, закусив губу, вскочила в кабину.
Самосвал рванул с места и понесся оголтело с брязгом и грохотом за город.
Хобот промчал до Венеры «с ветерком». Дальше, сказала Валюха, она доберется своим ходом. Хоботу что? Это ему на руку, поскольку надо было успеть вернуться обратно и выполнить еще рейс.
Степанида узнала Валюху, хотя с зимы они не встречались. Обрадовалась, точно мать родную увидала. Еще бы! Уж теперь отведет она душу, покалякает всласть за чайком, а то что‑то зябко стало.
Но Валюха расстроила ее: не до чаевания, коль приехала по делам. Ей срочно нужен Карцев. Нет его? Когда он вернется, пусть не мешкая отправляется на буровую — его там ждут.
Валюха шла той самой тропкой, по которой Карцев ходил ежедневно на работу и домой.
Садилось распухшее солнце. Невидимый невод соскреб с земли бархатистую дымку, и холмы, освещенные с подзакатной стороны последними косыми лучами, зазеленели сочно и свежо. От гривок, словно направленных по степной равнине, тянулись далеко фиолетовые тени. Небо, удивительно чистое и прозрачное, играло переливчатым неверным светом зари, густея на востоке. Разогретая за день степь неведомо отчего перестала выдыхать тепло, даже в низинках не курился парной туман.
Валюха шла задумавшись. Вдруг из пологой выемки отчетливо потянуло нежным ароматом. Валюха свернула с тропинки, остановилась у ложбины, напоминающей огромную чашу, полную цветущего шиповника. Натруженные ноги в туфлях на высоком каблуке ныли. Села на траву возле колючего куста, разулась. Посидела, глядя безразлично на густое розоватое цветенье. В зарослях, точно смычком кто‑то водил по одной струне, заходилась страстным позывом птица. Из непролазных колючих зарослей сочился прелый душок прошлогодней листвы: хмельной, горьковатый.
Валюха легла навзничь, зажала уши ладонями и вытянула отяжелевшие ноги. Лежала, покусывая кисловатую травинку, прижмурив глаза, а когда очнулась, над степью висел синий сумрак. Заря погасла, исчезли лиловые отблески на закате, в глубине неба ярко брызнули— зашевелились не по–весеннему—голубые звезды.