— Ты солгала, Морган.
— У меня не было выбора, Ной. Я не ожидала ничего подобного. Я не ожидала, что ты войдешь в мою жизнь... Ты просто разозлил меня так сильно, что я не могла нормально думать. Я хотела сказать тебе, но я знала, что когда я это сделаю, ты будешь вести себя точно так же, как сейчас.
— Чего, блядь, ты ожидала? — кричу я.
— Прости. Я просто хотела, чтобы ты знал правду, — она выпрямляет спину и смотрит прямо на меня, — Так куда теперь?
— Ты спрашиваешь меня об этом? — я насмехаюсь над ней, качая головой, почти смеясь над ее нелепым вопросом. — Это ты несешь багаж.
Она кажется обиженной, ее волчье выражение быстро следует за этим: — А ты нет? Скажи мне теперь, почему жизнь дома стала такой сложной?
Я стою молча, не отвечая на ее вопрос.
— Да, именно. У каждого из нас есть свой багаж. У каждого из нас есть своя ложь. Вопрос в том, готов ли ты выложить все свое на стол, чтобы я увидела?
Снова тишина.
Какого хрена она ждет от меня? Повернуться и простить ее, а потом играть в счастливый дом с ней и ее мужем.
— Я так не думаю. Так что, прежде чем осуждать меня, посмотри на себя. Никто из нас не идеален, — поспешно отвечает она. Морган разворачивается, пытаясь выйти из комнаты раньше меня.
Перед тем, как она выходит в коридор, я задаю ей еще один вопрос — вопрос, который гложет меня: — Ответь мне на один вопрос, — рычу я, — Ты все еще спишь с ним?
Ее полное тело поворачивается лицом к тому месту, где я стою. На ней изумрудно-зеленое платье, расклешенное к низу, оно демонстрирует ее длинные худые ноги, которые мой взгляд изо всех сил старается не замечать. Даже когда я смотрю в пол, я вижу ее золотые туфли, застегнутые на лодыжке, и все, чего хочу, это положить их на свое плечо и целовать каждый сантиметр ее кожи.
— Да, Ной. Я сплю с ним. Я не трахаюсь с ним, но мы спим в одной постели. Ради нашего сына.
И мысль, которая грозила сожрать меня, только что откусила свой первый кусочек.
Я смеюсь, скрывая обиду и гнев, бурлящие в моем извращенном сознании: — Верно, Морган, ты прекрасно ответила на мой вопрос.
Двадцать девятая глава. Ноа
Было бы легко утопить свои печали в большой бутылке Jack Daniels, но меня тошнило от чувства похмелья и неуправляемости. Не говоря уже о том, что в состоянии алкогольного опьянения я плохо соображаю.
У мамы после обеда рейс домой, поэтому большую часть дня она провела с друзьями. Я ушел с работы пораньше и заехал за ней, чтобы отвезти ее в аэропорт. Когда приходит время прощаться, я уже не могу не скучать по ней.
— Ты справишься с этим, малыш, — говорит она мне с ободряющей улыбкой, — Ты можешь пройти через все. Только не попади в тюрьму... снова.
Я бы хотел ей верить, но я подвергаю сомнению все в своей жизни, не приходя к какому-либо выводу. Это слишком много для меня, поэтому я просто отгораживаюсь от этого. Пока что.
Мы прощаемся, обнявшись, пока она не исчезает через терминал.
Чарли звонит и сообщает мне, что девочки останутся в доме сестры Лекса, чтобы у нас была приличная ночь для взрослых. Я предполагаю, что там будет бутылка текилы, но меня дезинформировали. Сегодня понедельник, и у меня впереди еще долгая рабочая неделя. Это, и Чарли не может пить.
Когда я приезжаю домой из аэропорта, Чарли одета в пижаму и на голове у нее то, что она называет беспорядочным пучком. Рядом с ней стоит Кейт, одетая небрежно, в майку и треники. Я знаю, что она вернулась около полудня и завтра вылетает на Восточное побережье.
Даже в своем повседневном наряде Кейт выглядит еще более великолепно, безупречно без нелепого макияжа, который женщины часто накладывают на себя.
— Ребята, вы понимаете, что сейчас только пять часов? — напоминаю я им.
— Да, — Чарли улыбается, — Идите, наденьте пижамы.
— А... зачем?
— Потому что когда девушкам разбивают сердце, мы восстанавливаемся именно так. А теперь иди переоденься и вернись сюда через десять минут.
Я громко смеюсь, наблюдая, как они обе смотрят на меня, как стая разъяренных волков. Я неоднократно качаю головой, пока иду наверх. Я решаю надеть свои серые треники и белую майку, так как они почти такие же, как у Кейт. У меня нет пижамы с пушистыми кроликами на ней, как у Чарли, слава Богу.
Когда я спускаюсь по лестнице, в воздухе витает аромат пиццы. Сегодня у меня не было особого аппетита, я остановилась только на кофе и пачке мятных конфет. Но теперь я точно чувствую голод.
— Мы едим пиццу. И это все? — спрашиваю я их обоих.
— Нет, глупышка, — игриво ругает Кейт, — Это только первое блюдо.
Чарли стоит перед телевизором: — Ладно... будем смотреть «Тетрадь» или «Титаник»?
Должен ли я упомянуть, что оба фильма звучат ужасно? С какой стати они хотят смотреть такое унылое дерьмо?
— Давай... «Тетрадь», — предлагает Кейт, — И помни правило... никаких разговоров.
Чарли улыбается, щелкает пультом и находит фильм на жестком диске. Она приглушает свет в кинотеатре, пока я устраиваюсь рядом с Кейт. Она держит в руках коробку с салфетками, затем берет кусок пиццы, когда начинается фильм.
— Привет, — шепчу я, наклоняясь к Кейт. — Ты хотела поговорить?
— Это не важно, Ной. — в ее голосе чувствуется неуверенность, но она быстро улыбается, — Уже нет.
Через тридцать минут после начала фильма я потерял интерес.
— Итак, почему должно нам сейчас помочь? — жалуюсь я.
— Потому что это одна из величайших историй любви. Она заставит вас улыбаться, смеяться и плакать одновременно, — отвечает Чарли с дрожью в голосе.
Я поглотил целую пиццу, когда фильм становится интересным. Так, главная женская роль чертовски великолепна, а история становится немного грустной. Где-то в середине все начинает обретать смысл, и девушки рядом со мной сжимают в руках платки, по их лицам текут слезы. Я не знаю, почему. Конечно, это грустно, но ничего такого депрессивного.
А потом старушка кричит на своего мужа, и реальность ситуации оставляет пустую яму в моем желудке. Чарли и Кейт в полном замешательстве. Я сглатываю комок в горле — на самом деле это очень грустно.
Чарли прерывает фильм и говорит нам, что вернется через несколько минут. Она возвращается с тремя баночками мороженого. Я выбираю клубничное, и она снова нажимает на кнопку воспроизведения, пока мы все едим из коробок.
Конец фильма уже близок, и я действительно больше не могу это выносить. Это так грустно и депрессивно, я доедаю мороженое, но не чувствую себя лучше.
Кейт опирается на мое плечо в поисках поддержки.
— Если мы с тобой влюбимся, ты будешь навещать меня каждый день и рассказывать мне истории? — спрашивает Кейт между всхлипами.
— Конечно, — подшучиваю я над ней, — А нужно ли нам влюбляться? А вдруг эта Рейчел МакАдамс не замужем? Ты же знаешь, я не из тех, кто соглашается.
— Три слова для тебя... — Кейт отстраняется, — Лесбиянка. Анальный. Фистинг
Я качаю головой, ухмыляясь, притягиваю Кейт к себе, целую ее в щеку, чтобы досадить ей. Она вытирает лицо, жалуясь, что я оставил мороженое на ее коже.
Чарли хмурится, не понимая шутки: — Честно говоря, вы оба ужасны... как две капли воды. Может, это не такая уж плохая идея, чтобы вы влюбились друг в друга. Тогда я бы перестала слышать о ваших трагических любовных жизнях... — она делает паузу, затем продолжает с полным ртом мороженого, — И я не хочу знать, почему ты говоришь о лесбийском анальном фистинге. Разве это вообще возможно? Моя задница хочет умереть, думая об этом.