Я останавливаюсь на середине шага: — Э… разве, ты должна это знать?
— Папа также говорит, что я супер умная и однажды я буду управлять его компанией. Он говорит, что если я стану боссом, то смогу заставить всех носить плащи на работу.
— Это потрясающая идея, — говорю я ей, — Как насчет того, что если ты станешь боссом, я буду работать на тебя. Я бы тоже хотел носить плащ на работе каждый день.
— Договорились, — она улыбается и радостно скачет рядом со мной.
Чарли направляет нас в зону выдачи багажа. Вместе с толпой людей я жду, пока мои чемоданы двинутся к нам. Остальные мои вещи находятся в грузовике, направляющемся сюда. Я не знал, что мне понадобится, чтобы выжить, живя с Чарли и ее семьей — шаг в моей жизни, которого я никогда не ожидал.
Во время поездки на машине до дома Чарли Амелия засыпает, что дает нам время «поболтать».
— Твоя мама рассказала мне о том, что случилось дома.
— У моей мамы большой рот, — говорю я ей, глядя в окно.
— Ты в порядке? Нелегко вот так потерять своих друзей, особенно тех, кто был тебе как братья.
Напустив на себя храбрость, я отвечаю с улыбкой: — Я в порядке. В любом случае, я готов к новым вещам.
— Хорошо, — она колеблется, включает индикатор и выезжает на другую автостраду, — У тебя есть Лекс. Ему будет приятно, что ты рядом.
— Он занимается спортом, в частности баскетболом?
— Э… да, — она смеется, — У него есть места у корта на всех играх «Лейкерс».
— Мило. Может быть, жить здесь не так уж плохо, — бормочу я про себя.
И только на мгновение, когда все выглядит мрачно, обещание билетов на корт поднимает мне настроение.
Потом я вспоминаю о своих золотых билетах — один в кармане брюк, другой в кармане рубашки.
За новое начало.
За новую карьеру.
За калифорнийских крошек.
Жизнь начинает казаться сладкой — снова.
Пятая глава. Ноа
Нет ничего хуже, чем проснуться от плача ребенка — звука настолько раздражающего, что хочется взять наушники для блокировки шума, похожие на те, что используются на взлетно-посадочной полосе аэропорта.
Сравнение плачущего ребенка с самолетом должно сказать вам, как сильно я не люблю детей. Ладно, возможно, неприязнь — слишком сильное слово, учитывая, что это моя племянница кричит на весь дом. Раздражает? Да, это больше подходит.
Но кто бы мог подумать, что есть что-то более раздражающее, чем звук плачущего ребенка в пять утра? Есть — постоянное движение вашей кровати от двух детей, без устали прыгающих вверх-вниз.
— Дядя Ной, проснись!
Я издаю разочарованный стон, поворачиваясь к ним спиной, когда матрас подо мной шевелится. Ради всего святого, у девочек есть батут на улице. Причем огромный. Если вспомнить, сколько раз я раздражал свою маму подобным образом, когда был ребенком, карма действительно запаздывает с доставкой. Она нашла меня, прилепилась ко мне, и, конечно, я сексист, предполагающий, что карма — это она.
Натягиваю одеяло на голову, чтобы отгородиться от шума, но моя племянница, Амелия, тут же сдергивает его обратно: — Ты опоздаешь на работу. Папа говорит, что люди, которые опаздывают на работу, тормозят твой бизнес и поэтому создают меньшую производительность.
Для ее возраста у этого ребенка слишком много мозговых клеток. Однако у папы есть своя точка зрения, возможно, поэтому он управляет одной из крупнейших империй в Соединенных Штатах.
— Девочки, как бы я ни любил ваши утренние звонки, как насчет «дайте мне еще пять минут»? — вежливо спрашиваю я.
— Это то, что ты сказал вчера, дядя Ной, — напоминает мне Амелия, положив руки на бедра.
Как я могу устоять перед их милыми мордашками? Не помогает и то, что у меня сильное похмелье после клуба, в котором я был прошлой ночью с Эрикой и Иваной. Да, я трахнул их обеих. Да, я верю, что мой член тоже с похмелья. Думаю, я спал всего два часа, если не больше. Я был здесь всего три ночи, и все они закончились недосыпанием.
— Обещаю, еще пять минут, — прошу я ласково.
— Хорошо, — говорит Эва, самая младшая, на своем ломаном детском языке, — Я смотрю петух!
— Часы, Эва, — поправляет ее Амелия, — Петух — это петух. Папа всегда говорит маме, что ей нравятся большие петухи, помнишь?
Я хмыкаю, понимая, что девочки стоят рядом со мной и смотрят на меня с растерянными выражениями на лицах, пока я смеюсь. Амелия наклоняется, шепчет на ухо Эве, а затем отстраняется, так как они обе строго смотрят на меня.
— Пять минут, дядя Ной. Если ты не встанешь, берегись, — предупреждает меня Амелия.