Наконец разгруженные экипажи задвинуты на задний двор, лошади пущены на подножный корм. Казалось, можно было бы человеку и угомониться, сходить в приготовленную баньку, покушать поплотнее на живительном деревенском воздухе и заснуть сном безмятежного праведника – так нет… Несонливые гости наехали. Гонцы верхами засновали по дороге, тот в Москву, этот из Москвы – и конца и счета им нет.
Мало-помалу все-таки стало поутихать, и день Нового года прошел благополучно, а на другой день – новая перемена.
На рассвете второго сентября подъехал к Коломенскому дворцу преданный царевне стрелецкий полковник Акинфий Данилов. Сойдя с лошади и подойдя к запертым еще воротам, он при свете пробивающегося дня приметил прибитую к полотну ворот бумажку.
«Ба, что это? Не приказ ли какой приезжающим, – подумал он и, осторожно сняв бумажку, с трудом прочитал крупно начерченные знаки: „Вручить царевне Софье Алексеевне”.– Странное письмо, а все-таки нужно передать государыне», – решил он, спрятав письмо в карман. Затем он постучал в ворота.
– Что, государыня царевна еще не изволила встать? – спросил он, входя во внутренний двор, привратника, лениво затворявшего за ним ворота.
– А вон видишь отворенное окно-то? Это в ее опочивальне. Видно, уж изволила встать.
– Так скажи кому-нибудь доложить государыне о приезде из Москвы стрелецкого полковника.
Привратник направился к дворцу.
Вскоре из внутренних покоев вышел ближний стряпчий царевны и, подойдя к приехавшему, с неласковостью и видимым оттенком подозрительности допросил:
– Кого тебе нужно, честной господин?
– К государыне приехал, к царевне Софье Алексеевне, – отвечал приехавший.
– А как обзывать тебя?
– Акинфий Данилов.
– А званья какого и откуда?
– Стрелецкий полковник – из Москвы.
– А с каким умыслом?
– Про то буду докладывать государыне, а не тебе, – с досадой уже ответил полковник.
– Ну иди за мной. Государыня сама изволила тебя видеть в окошко и приказала привести к себе, да опасливо…
Царевна действительно не только встала, но уж успела сделать свой утренний туалет и помолиться Богу. Теперь она у окна читала книгу.
– Здравствуй, мой верный Данилов, – приветливо начала она вошедшему, благосклонно протягивая руку, которую тот поцеловал. – Когда из Москвы и каких вестей привез?
– Выехал я, государыня, ночью тайком от стрельцов других полков и вестей особливых с собой не привез.
– Когда Стремянной полк придет сюда?
– Не ведаю, государыня, а слышал я, будто князь назначает его к походу в Киев.
– Да, он мне писал об этом, но я приказала переменить и назначить к походу другой полк, – с раздражением стала говорить правительница, и снова на лбу ее образовалась знакомая складка. – На молебствии вчера ничего не случилось?
– Ничего, государыня, говорили, правда, стрельцы из раскольников против патриарха непригожие слова, да пустое.
– Как осмелились при князе? И он дозволил… не остановил их?
– Князя Ивана Андреича на молебне не бывало.
– Как не бывало, когда я ему именно приказывала быть?
– Князь весь день вчера пробыл дома, может, по болезни… а на молебне вместо его был окольничий Хлопов.
– А… – протянула правительница.
– Вести-то для тебя, царевна, я подобрал на дороге. Вот сейчас снял с дворцовых ворот письмо к тебе, – сказал полковник, вынимая из кармана письмо и подавая его царевне.
Софья Алексеевна взяла письмо и стала читать; по мере продолжения чтения лицо ее становилось беспокойней и мрачней.
Письмо заключало в себе донос на князя[11].
– Хорошо, полковник, – сказала правительница, кончив читать, – спасибо за преданность, поверь – не забуду. Оставайся здесь при нас… нам нужны теперь преданные слуги. Поди отдохни покуда да скажи, чтоб позвали ко мне Ивана Михайловича да Василья Васильевича.
Через несколько минут тот и другой были в приемной.
– Сейчас был у меня стрелецкий полковник Акинфий Данилов, приехавший сюда из Москвы ночью похоронком, и привез нехорошие вести. Верного мне Стремянного полка, несмотря на мое вторичное приказание, князь не присылает до сих пор и не знаю – пришлет ли когда-нибудь. Потом приказывала я князю непременно самому лично быть на молебне в день Нового года, а он опять ослушался въявь, на молебне не был, оставил нашего святейшего патриарха выносить оскорбления от раскольников стрельцов. И, наконец, вот я получила известительное письмо о злоумышленных делах Ивана Хованского, как изменника явного. Прочтите и скажите, как поступить.
11
«Царем, государем и Великим князем Иоанну Алексеевичу, Петру Алексеевичу всея Великия и Малыя, и Белыя России Самодержцам, извещают Московской стрелец, да два человека посадских на воров на изменников, на боярина князя Ивана Хованского, да на сына его князя Андрея. На нынешних неделях призывал он нас к себе в дом девяти человек пехотнаго чина, да пяти человек посадских и говорил, чтобы помогли им доступати царства Московскаго, и чтобы мы научали свою братью Ваш царский корень известь, и чтоб придти большим собранием изневесть в город и называть Вас государей еретическими детьми и убить Вас Государей обоих и царицу Наталью Кирилловну, и царевну Софию Алексеевну, и патриарха, и властей, а на одной бы царевне князь Андрей женится, а достальных бы царевен постричь и разослать в дальнии монастыри, да бояр побить Одоевских троих, Черкасских двоих, Голицыных троих, Ивана Михайловича Милославского, Шереметьевых двоих и иных многих людей из бояр, которые старой веры не любят, а новую заводят; а как то злое дело учинять, послать смущать во все Московское государство по городам и по деревням, чтобы в городах посадские люди побили воевод и приказных людей, а крестьян научать, чтоб побили бояр своих и людей боярских; а как государство замутится и на Московское бы царство выбрали царем ево князя Ивана, и патриарха, и властей поставить ково изберут народом, которые б старые книги любили; и целовали нам на том Хованские крест, и мы им в том во всем что то злое дело делать нам вообще крест целовали, а дали они нам по двести рублев человеку и обещалися пред образом, что если они того допустят, пожаловал нас в ближние люди, а стрельцам велел наговаривать: которые будут побиты и тех животы и вотчины продавать, а деньги отдавать им стрельцам на все приказы и мы три человека убояся Бога, не хотя на такое дело дерзнуть извещаем Вам Государем, чтобы Вы Государи, свое здоровье оберегли. А мы холопи ваши ныне живем в похоронках, а как Ваше государское здравие сохранится и все Бог утишит, тогда мы Вам государем объявимся: а имян нам своих написать невозможно, а примет у нас: у одного на правом плече бородавка черная, у другова на правой ноге поперечь берца рубец, посечено, а третьего объявим мы, потому что у него примет никаких нет».