– Не командуй, женщина, – поморщился Сварог. – С нами – как за каменной стеной, тебе ли об этом не знать.
– Во всякой стене существуют ворота, – туманно ответила Ирина и, кивнув на прощанье, подхлестнула свою усталую лошадь.
– О Иштар, какая спесь! – развела руками Ильма, когда рабирийка отъехала на порядочное расстояние. – Даже королева Рэлея держится гораздо скромнее.
– Ты знакома с королевой Немедии? – удивился Шамсудин.
– Да, и очень близко, – не без гордости сообщила девушка. – Она очень благородная и добрая дама, всегда приветливая даже со слугами. Однажды она подарила мне свое платье… – Ильма внезапно вспыхнула и замолчала, поймав испытующий взгляд слегка раскосых глаз Шамсудина.
– Что, твой старик-барон и тряпок тебе не покупал? – добродушно усмехнулся Сварог. – Ничего, вот дадут мне обещанную награду – пойдем с тобой в лавку, выберешь себе любое платье!
Ильма ответила славянину признательной многообещающей улыбкой, и Сварог погрузился в приятные мечты, поэтому договариваться с хозяином “Королевского плота” о комнатах и обеде пришлось не столь подвластному плотским устремлениям и до отвращения вежливому Шамсудину.
Ильма осталась в своей комнате укладывать усталую и потому раскапризничавшуюся Нию, а Сварог и Шамсудин спустились в общий зал. На хозяина гостиницы полугном произвел неизгладимое впечатление, усилившееся от знакомства с его мышью, поэтому обед был добротный и вкусный. В дальнем углу зала небольшая компания азартно резалась в кости, оттуда доносились радостные выкрики вперемежку с ругательствами. Насытившийся Сварог все чаще поглядывал в ту сторону, побрякивая истощившимся за время пути кошельком. Перехватив направленный на игроков взгляд сибиряка, Шамсудин привычно вздохнул и принялся подсчитывать, сколько дней они смогут продержаться вдвоем на деньги полугнома. Но судьба, явившаяся в виде обтрепанного однорукого нищего, просившего милостыню у посетителей “Королевского плота”, спасла друзей от разорения.
– Сварог! – вдруг радостно воскликнул нищий, приближаясь к столику славянина и полугнома. – Снова в наши края? Давно о тебе здесь не слыхивали!
Сибиряк уставился на калеку непонимающим взглядом.
– Не узнаешь? – догадался нищий. – Я же Вонючка Пфундс. У Карелы работал, неужели не помнишь?
Лицо Сварога выразило попеременно напряженную работу мысли, погружение в воспоминания и, наконец, радость узнавания.
– Вонючка! – заорал славянин, заставив обернуться в свою сторону всех сидящих в зале. – Ну конечно! Мог заговорить зубы любому стражнику, пока ребята перетаскивали товар… Правда, тогда у тебя были две руки.
– Увы, да, – вздохнул Пфундс, вытянув обмотанную тряпками культю. – Во время одного дельца мне не повезло, и злыдень-таможенник оттяпал мою правую клешню. Парни, конечно, намотали ему кишки на уши – да руку-то уже не вернешь. Пришлось уйти из шайки и заняться более спокойным ремеслом, – Вонючка одернул свою пыльную хламиду и церемонно сообщил: – Теперь я член правления Сообщества нищих Берлина и предместий, отделение безногих и безруких.
– Неплохая карьера, – одобрил Сварог.
– Да, место денежное, – подтвердил Пфундс. – А ты чем занимаешься?
– Да тем, что подвернется, – честно ответил славянин. – Вот, познакомься – мой друг Шамсудин, сын Гроина, из Турана. Весьма достойный человек, в гвардии владыки Илдиза служил, – и Сварог похлопал по плечу полугнома, скорбно взирающего на очередного подозрительного приятеля сибиряка.
– Друзья Сварога – мои друзья, – торжественно сказал Пфундс. – Запомни, Шамсудин, если что – обращайся к нам. Помощь всего Сообщества обещать не могу, но отделение безногих и безруких всегда тебя поддержит.
– Очень любезно с твоей стороны, – выдавил из себя туранец, которому физиономия нищего живо напомнила его недавнее ремесло надзирателя.
– Сварог, а помнишь Карелу? Зверь-баба была! И, не в обиду тебе будь сказано, не слишком тебя жаловала, – доверительно произнес Вонючка.
– Да и я ее тоже, – проворчал славянин. – В делах она толк знала, но слишком много о себе мнила, а это может привести к большим неприятностям.
– И привело, – кивнул Пфундс. – Угораздило ее перейти дорогу Большому Эрдеку. А он не посмотрел, что баба, раз – и готово, – и Вонючка выразительно провел большим пальцем по горлу. – Хотя мы ее предупреждали…
– Женщину предупреждать бесполезно, пока сама не нарвется, – хмыкнул Сварог. – А помнишь, Пфундс…
И оба приятеля погрузились в воспоминания, от которых за лигу пахло разбоем, контрабандой и прочими противными закону авантюрами. Шамсудин рассеянно поглаживал выползшую на его плечо мышь и вспоминал сытую и спокойную жизнь на рудниках.
– Знаешь, Сварог, дела наши в последнее время не очень, – неожиданно посетовал Вонючка.
– Это почему? – из вежливости поинтересовался славянин.
– Да в Берлине что-то странное происходит, – принялся охотно объяснять Пфундс. – Тюрьмы переполнены, казни, почитай, каждый день, на главные посты Немедии каких-то безвестных людишек поставили. Даже генерала Хертена, которого народ так любил, обвинили в измене и прилюдно голову снесли… Ну, и все в том же духе.
– Похоже на большую чистку, – со знанием дела сказал Шамсудин. – Владыка Илдиз тоже так иногда поступал – после раскрытия заговора или поражения в войне.
– Во-во, – закивал Пфундс. – Но у нас-то войны не было, да и в заговор с трудом верится. Все, вроде, нормально шло, а тут король Нимед направо и налево своих самых преданных людей в чем попало обвинять начал. И пошла катавасия. Теперь любого по доносу схватить могут как заговорщика – и поминай, как звали. Ну, народ и забеспокоился, боятся. А раз боятся – подают нам меньше. Мы ведь от перемен в политике тоже зависим, – вздохнул Вонючка. – А недавно, представьте – королеву в темницу заточили! Нимед, понятно, ей всегда изменял, но чтоб жену, да в Каземат – это слишком! Объявлено было, что она хотела мужа отравить и регентшей при наследнике стать – только кто в это поверит? Королева Рэлея тихая да скромная женщина, нищим всегда щедро подавала – такая худого не замыслит.
– А, может, ваш Нимед… того? – Сварог выразительно постучал себя по голове. – С царствующими особами это нередко бывает.
– Да непохоже, – пожал плечами Пфундс. – Он тут на днях с речью к народу обращался, призвал быть верными короне и искоренять мятежников – так вроде такой же, как и раньше, совершенно нормальный. Правда, он всегда мастак говорить был, а в этот раз все мямлил да мялся – ну это и понятно. Несладко ему, когда сын помер.
– Как умер? – удивился Шамсудин.
– А вот так! – развел руками Вонючка. – Манифест уже вышел, и траурные флаги во дворце развесили. Говорят, заговорщики из клана королевы отравили наследника. Да только зачем? А я вот что думаю, – Пфундс перешел на доверительный шепот. – Небось, парнишка от простуды какой скончался, без матери-то кто за ним последит? А король наш под это дело неугодных-то и уберет! Ох, чую, будет еще казней в Берлине, – покачал головой глава отделения безногих и безруких.
Заказав вина, Сварог остался обсудить со старым товарищем былые подвиги, а Шамсудин поднялся наверх. Проходя мимо комнаты Ильмы, полугном, словно повинуясь внезапной мысли, подошел к двери и осторожно постучал. Когда в ответ никто не отозвался, Шамсудин толкнул дверь, и она с тихим скрипом отворилась. Девушки в комнате не было, лишь на столе горела толстая восковая свеча в дешевом гостиничном подсвечнике.
– Ильма, ты идешь? – раздался с кровати сонный детский голос. – Ильма, мне холодно! И вообще, мне надоело путешествовать! Когда мы вернемся к маме?
Шамсудин тихо притворил дверь и, кивнув сам себе, неспешно зашагал к своей комнате.
Три дня Сварог и Шамсудин безвылазно просидели в “Королевском плоте”, охраняя Ильму и девочку. На второй день явилась Ирина, сообщила, что была в Канцелярии с докладом о происшедших в Дэлираме событиях, и там действия девушки-гуля и ее помощников всемерно одобрили. Потом рабирийка туманно намекнула об ожидающей их большой чести и уехала. Сварог, радостно потирая руки, принялся прикидывать размер предполагаемой награды, и уже собрался было в счет нее сыграть несколько партий в кости с завсегдатаями “Королевского плота”. А Шамсудин задумался, почему это у Ирины такой усталый и озабоченный вид, и какую новую интригу затеяла неугомонная рабирийка.