Шок, отразившийся на лице леди Граммидж, показал Харриет, что она (весьма легкомысленно) сумела завладеть всеобщим вниманием.
Герцог сказал с непривычной быстротой:
— Полагаю, что это обычная вещь, а? Я никогда об этом не думал.
— Ну, — ответил издатель, — некоторые писатели предпочитают одно, а некоторые другое. И часто они очень щепетильны в этом вопросе. Нам, конечно, проще использовать имя, которое стоит на обложке.
— Наверное, не стоит его менять, — заметила леди Граммидж.
— Конечно нет, — сказала Харриет, — читатели просто не запомнят.
— А с мужьями советуются заранее? — поинтересовалась леди Граммидж.
— Не могу говорить за всех мужей, — сказал Питер. — Со мной советовались, и я с готовностью согласился.
— С чем? — воскликнула леди Стоут.
— С готовностью, резвостью. Это даёт иллюзию, что у мужчины помимо жены имеется ещё и любовница, что, конечно, приятно.
Герцогиня холодно сказала:
— Как это нелепо, Питер!
— Хорошо, — сказала леди Граммидж, — мы все будем с нетерпением ждать новой книги. Если, конечно, таковая будет. Дорогая, вы не считаете, что муж и семья — эта работа на полный рабочий день, и многие из нас этим и заняты.
— Работа? — вдруг вспылил герцог, как он иногда делал, причём совершенно по неожиданным поводам. — Моя дорогая Марджори, что вы знаете о работе? Вам следует посмотреть на некоторых из жён моих арендаторов. Воспитание шести детей со всей стряпнёй и стиркой, да ещё ежедневная тяжёлая работа в поле. И некоторые при этом ещё прилично зарабатывают. Будь я проклят, если понимаю, как они со всем этим справляются.
Герцог, конечно, смог бы переменить тему беседы, но после необычайно горячей атаки на леди Граммидж он поспешил загладить причинённый ущерб длительной светской болтовнёй.
Это оставило Харриет во власти лорда Кроппингфорда, и герцог задался вопросом, как там идут дела? Что способен сделать Кроппингфорд с женщиной, которая не знает, где у лошади перёд, а где зад? Он услышал, как громкий и бодрый голос начал с обсуждения погоды и перспектив на охоту, и почувствовал необъяснимое желание броситься на спасение.
Леди Граммидж укоризненно произнесла «Джеральд, вы не слушаете…»
— Как? Никогда в жизни? — воскликнул Кроппингфорд, глубоко потрясённый, но пытающийся этого не показать.
— Только на ослике в Маргите, когда мне было шесть. Но я всегда безумно хотела попробовать.
— Так, так, — задумался Кроппингфорд. — Мы должны вами заняться.
— Да, но скажите, разве тридцать три — это не слишком много, чтобы научиться ездить, не выглядя посмешищем и не покалечившись? Честно? Я не хочу выглядеть как комедиантка в «Панче», всегда путающаяся под ногами и осыпаемая насмешками.
— Уверен, что вы из другого теста, — сказал лорд Кроппингфорд, оживляясь при переходе к любимой теме. — Теперь смотрите, на вашем месте я бы сделал вот что…
— Вы рассчитываете, — спросила мисс Сильвестер-Куик, — включить следующую книгу Харриет Вейн в ваш осенний план?
— Все мы надеемся, — сказал Драммонд-Тейбер. — Но предпринимать активные шаги в этом направлении сейчас было бы, как выражаются американцы, неэтично.
С этой собеседницей нужно держать ухо востро, думал он, — её подозревают в поставке сплетен в воскресные газеты.
— Она действительно умеет писать? Наверное, умеет. Высоколобые этим отличаются. Питер выглядит измождённым, вам не кажется? Медовый месяц и убийство одновременно, — похоже, для него этого многовато.
Генри Драммонд-Тейбер осторожно заметил, что в действительной жизни убийства часто доставляют неприятности.
— Но её, кажется, это не сильно затронуло. Хотя, конечно, она к этому привыкла. Я имею в виду, она, возможно, считает всё это хорошим сюжетом. Так или иначе, приятно видеть невесту и жениха так благотворно отстранёнными. Ничего типа «их глаза ищут друг друга через стол», что настолько смущает. Харвеллы всё ещё ведут себя подобным образом — довольно неприлично после двух-то лет. Они возвращаются в город на следующей неделе, не так ли? А правда, что Шаппарель собирается её нарисовать?
Издатель признал, что нечто подобное слышал.
— Думаю, он опаснейший человек. Вы видели те ужасно разоблачающие портреты, которые он сделал для леди Кэмшэфт и миссис Хартли-Скеффингтон? Конечно, они не могут видеть того, что видят все остальные. И это очень комично. Но Шаппарель просто выворачивает человека наизнанку. Полагаю, что это своего рода опосредованный эксгибиционизм.
— Да?
— Вы шокированы? Только не говорите мне, что он обещал нарисовать вашу жену или что-то подобное! Но, полагаю, её психика достаточно крепка, чтобы выдержать позирование. Не думаю, что у неё существует какое-либо подавление, вытеснение или другой подобный комплекс — у неё же лицо, как у Венеры Милосской, не так ли?
— Да, пожалуй, — согласился Драммонд-Тейбер, который искренне восхищался внешностью своей жены.
— Думаю, что она самый красивый человек, которого я знаю. Она любого художника может свести с ума в духе Фрейда. Но я бы побоялась.
Мистер Драммонд-Тейбер пришёл к выводу, совершенно справедливому, что мисс Сильвестер-Куик готова отдать оба уха, лишь бы её нарисовал Гастон Шаппарель.
С появлением на столе десерта Питер повернулся к жене.
— У тебя есть, что сказать мне по поводу происходящего, Харриет? — спросил он тихо.
— Ничего, милорд, — сказала Харриет, прекрасно понимая, что все глаза устремлены на них и повсеместно в разговорах возникли паузы.
— Ну, важность беседы, бывает, и переоценивают, — сказал Питер. — Предположим, что жена склонна к учёным разговорам или любительница споров, — было бы весьма неприятно, например, если женщина непрерывно сводит разговор к арианской ереси.
— Думаю, могу пообещать этого не делать. Но относительно учёного разговора…
— Позже, Жозефина?
— Позже она разбивала розарий, [32] — заметила Харриет.
— Да, именно так, — согласился Питер. — И ты сможешь заняться этим, Харриет, если пожелаешь.
Герцог разливал портвейн. Он никому не позволил бы нарушить этот древний ритуал. Мужчины могли пить меньше, чем их отцы, но они обязаны пить согласно всё той же традиции. Лорд Граммидж произнес несколько слов о политике. Лорд Кроппингфорд вернулся к теме спорта. Драммонд-Тейбер, который не любил портвейна, но помнил, что Питер испытывает к нему слабость, задал тактичный вопрос о винтажных винах. Лорд Сент-Джордж сидел в угрюмом молчании, задаваясь вопросом, сможет ли он перемолвиться словечком со своим дядюшкой до того, как тем завладеет отец. Гастон Шаппарель сидел и слушал, его полные губы улыбались под бородой. Внезапно лорд Кроппингфорд обратился к нему с мягкой и совершенно не сознаваемой дерзостью, как если бы он заказывал отбивную из баранины.
— Да, между прочим, месье Шаппарель. Я хотел бы, чтобы вы написали портрет моей жены.
— Ага! — сказал Шаппарель, медленно, но с сильной артикуляцией. — Леди с правой стороны от меня? Именно так. Ну, лорд Кроппингфорд, я об этом подумаю.
Озадаченный Кроппингфорд произнёс резким и недоверчивым тоном:
— Нет, конечно, если вам не нравится сама идея… Сожалею, что упомянул об этом.
— Месье Шаппарель, — сказал Питер, — оставляет за собой привилегию быть художником с капризами. Ветер вдохновения несёт его, куда ему заблагорассудится. Если он в настроении быть праздным, то ничто не заставит его работать, даже самый красивый объект, n’est-ce pas? [33]
— Красота? — воскликнул живописец. — Я презираю красоту. Она для художников по рекламе. Истинная красота — возможно, но это не то, что вы имеете в виду, когда используете это слово в вашей стране. Салоны красоты, мушки на лице, девицы в купальниках на конкурсе красоты — всё это относится к банальщине.
— Никуда не деться от всех этих улыбающихся девушек в купальных костюмах, — услужливо поддакнул лорд Граммидж. — Сейчас в газетах кроме них ничего и нет.
32
Отсылка к Жозевине Бонапарт (1763-1814), жене Наполеона. В Мальмезоне она, пока её муж был в походе, посвятила себя украшению поместья, используя все доступные ресурсы. Она собирала редкую флору и фауну. В 1800 году она построили подогреваемую оранжерею, где росли 300 ананасов. Говорят, что она завезла во Францию 200 видов новых растений. Её любимицами были розы. Её коллекция в течение ста лет оставалась крупнейшей в мире. — См. Пешель.