Виктор вошел в подъезд и чиркнул спичкой.
Пламя на секунду осветило помещение, и стало ясно, что в нем никто не прячется. Подъезд как подъезд. После того как было выяснено, что впереди препятствий нет, я, гордо остановив движением руки Ромку, тоже вошла туда.
Лестница не была такой темной, как площадка перед ней внизу. Свет шел и из окна на лестничной клетке, и сверху из комнаты сторожей.
Виктор неслышной походкой поднялся до площадки второго этажа, и тут, не желая отставать, я его догнала.
Мы вышли к коридору, где в будущем будут находиться три квартиры, дверь первой правой квартиры была полуоткрыта, и оттуда выбивался неяркий свет.
Оглянувшись, Виктор жестом приказал мне остановиться. Я и не думала спорить. Не знаю, как для кого другого, а для меня Виктор в подобных делах, где возможен риск, авторитет непререкаемый, и я охотно в этом признаюсь.
Я остановилась, но не успела отойти в сторонку, и сзади мне в спину головой ткнулся Ромка, обуреваемый внезапным зудом активности и жаждой подвигов. Я повернулась к нему и еле успела рукой прикрыть ему рот, уже распахнувшийся для вопроса.
Ромка понял, что нужно молчать, и немедленно озвучил это:
— Понял, Ольга Юрьевна, — громко прошипел он, — мы подберемся секретно!
Я ему чуть по лбу не заехала кулаком. Рук своих стало жалко, а то бы он точно схлопотал.
Увидев мою негодующую реакцию, Ромка теперь уже сам зажал себе рот руками и быстро-быстро закивал, показывая, что теперь-то он все понял на все сто процентов, а до этого был не совсем прав.
Виктор тем временем, подойдя вплотную к двери, осторожно заглянул за нее и резким движением распахнул, отпрыгнул в сторону, чтобы не оставаться напротив дверного проема.
Я внутренне сжалась, ожидая или выстрелов, или, по крайней мере, крепкого матерного мужского крика, но ничего подобного не произошло.
Виктор вошел в комнату, и я поспешила туда же, чтобы не отставать от товарища. Не всегда же ему все первым видеть, мне тоже интересно.
Помещение сторожей представляло собою обычную однокомнатную квартиру, только не то чтобы без ремонта, а вообще недоделанную. Везде был бетон или цемент, я не разбираюсь в стройматериалах, но это на самом деле было везде: на стенах, на потолке, на полу. Посередине комнаты стоял грубый деревянный стол с двумя скамейками, изящно прикрытыми запятнанными жиром газетами. На столе стояла пустая трехлитровая банка и лежал непрозрачный полиэтиленовый пакет, что-то прикрывая.
Над потолком, извиваясь на кривом белом проводе, висела лампочка в черном патроне. Это был единственный источник здешнего освещения.
Слева от стола, прижавшись к стене, стояло сооружение, которое иначе как лежбищем не назовешь. Это была тоже лавка, но только более широкая и накрытая рваным матрацем. Одна телогрейка, модели «фуфайка», лежала свернутой на краю лежбища: очевидно, она была призвана изображать подушку; другая — просто валялась на полу. Наверное, это надо было понимать как сброшенное второпях одеяло.
Больше никого и ничего здесь не было.
Виктор, аккуратно отодвинув меня от прохода, прошел в темную комнату, в будущую кухню. Поискав на стене выключатель и, конечно же, не найдя его, Виктор снова чиркнул спичкой.
И кухня была пуста. Она была пустой абсолютно, в ней даже лавки не было.
— А где же сторож? — разочарованно протянул Ромка, снова выглянувший у меня из-за плеча.
— Вопрос, конечно, интересный, наверное, пошел сторожить, — ответила я и вернулась в комнату.
В кухне делать было нечего. Это уж точно.
Виктор шел за мною следом, за ним протопал и Ромка.
Я подошла к столу и, с подозрением осмотрев одну из газет, покрывавших лавку, рискнула и села на краешек.
— Ну что, господа, будем ждать? — задала я риторический вопрос. — Или будут какие-нибудь иные предложения?
Виктор пожал плечами и подошел к окну.
Ромка сел напротив меня спиной к неопрятному лежбищу и осторожно заглянул под полиэтиленовый пакет, лежащий на столе перед ним.
— Карты игральные, — разочарованно сказал он, словно ожидал увидеть здесь невесть что и, приглядевшись к находке, тут же азартно добавил:
— С картинками.
— Они все с картинками, — равнодушно ответила я, но все-таки бросила взгляд на открывшуюся колоду карт. — Теперь они находились у Ромки в руке. Картинки на рубашках карт были как раз те, которые очень интересны молодому человеку, страдающему юношеской гиперсексуальностью, — девочки в разных позах и одетые только в туфельки.