В тюрьме сменился директор. Наезды на мусульман перешли в режим открытых военных действий. Обыски, общие и индивидуальные, ежедневные или внезапные, всё те же переводы в другие места постепенно превратили пятикратномолящихся в забитое овечье стадо. Они угрюмо сидели по углам, играли в домино или двигали фишки по крестообразно нарисованному полю. Самые молодые временами играли в футбол. Но от спортзала шарахались, как чорт от ладана. И молиться на виду перестали.
В первый год отсидки в тюрьме Кастейон-2 я просто блаженствовал, когда наступил Рамадан и арабы по вечерам получали кулёчки с едой, которую им можно было заглатывать по ночам после появления первой звезды. К кулёчкам мусульмане получали ритуальный супчик харера. Это варево, добротно приправленное специями и густо поперчённое, должно было компенсировать нехватку калорий после дневного поста, когда правоверному не разрешается ни есть, ни пить.
После изысков средиземноморской тюремной диеты этот суп казался воплощением всего самого лучшего, что могло бы быть на Земле в этот момент. Арабы, получив в свою пластмассовую коробку с крышкой этой харьеры, щедро отливали мне в углубление на подносе и, после этого могли донести посуду до стола и закрыть крышку.
Второй Рамадан в Албофакере (такое название деревни, где находится тюрьма Кастейон-2, придумал мой друг-эстонец), при новом директоре, был отмечен не только убогостью меню в кулёчке, но и количеством хареры, выдаваемой с тюремной кухни. Качество тоже было бледным напоминанием прошлогоднего. Я, правда, продолжал радикализироваться по вечерам, но гораздо меньшей порцией супа. Мои уговоры, чтобы хоть кто-нибудь из обрезанных нажаловался на плохое приготовление и недостаточную дозу супчика, ни к чему не привели. Ни один почитатель Корана не осмелился это сделать. Стадо окончательно потеряло своё достоинство. И бороды посбривали. Начинаю понимать, где находятся корни мусульманского радикализма.
После того, как я надоумил моего сокамерника нажаловаться на качество пищи, он сходил в отпуск в своё арабское консульство в Валенсии. Дипломатические работники правильно поняли его рассказ и, к следующему Рамадану, передали тюрьме Кастейон -2 большое количество фиников. Из расчёта по паре килограммов на каждую правоверную душу, находящуюся за решёткой. Наивные! Испанцы разворовали больше половины.
Консульский коллектив через год исправил свою ошибку, направив в тюрьму имама, раздавшего, из рук в руки, кулёчки с финиками тем мусульманам, кто объявил письменное желание соблюдать Рамадан. Так было пресечено воровство и отмечено нежелание некоторых сынов Пророка поститься в святой праздник.
ИСЦЕЛИСЯ САМ
Самолечение опасно для вашего здоровья, предупреждала советская медицина. Не знаю, для чьего здоровья опасно, но за мою, достаточно долгую жизнь, игнорирование докторов привело к тому, что я ещё живой. Многие мои сверстники уже там. И большинство из них усиленно лечилось от всяких напастей. Кое-кого лечили не от той болезни, которая свела в могилу. Но это узнали при вскрытии.
Меня вскрывать не надо. Я и так могу рассказать, что у меня внутри. Просто меня слушать никто не желает. Всё тот же проклятый шум в ухе, всё те же щелчки косточек, когда делаю глотательные движения. Всё тоже ощущение, словно евстахиева труба (да, я знаю, что это такое) заполнена жидкостью и, когда наклоняю голову, в ухе словно перекатывается свинцовый шарик.
Увидев в руке одного зэка флакон с медикаментом против отита, я прошу дать попробовать. Уж хуже точно не будет. Капаю в ухо. Уже через два часа мокрота в носоглотке начинает душить изнутри. Освобождаюсь, откашливаюсь и чувствую, как исчезает «свинец» и перестаёт стучать молоточек и наковальня. Ну-ну! Ещё капель в ухо…
Первое, что я услышал от «доктора» в тюрьме Кастейон-2, это то, что в тюрьме нет рентгена. Спорить не стал, зная, что врёт. Но, примерно через год, войдя в помещение, где только что вымыли пол с жидким мылом и поскользнувшись, я со всего маху «лёг» на локоть. Рука опухла и посинела. Синева, как-то равномерно, проступила пятнами по всему предплечью между локтевой и лучевой костями. Я забеспокоился, потому что несколько лет тому назад я точно так же прилетел на пол со сложившийся подо мной лестницы и, после этого, возле локтя отчётливо прощупывался осколок кости.