Тем не менее, беру бланк и пишу: «В техническую службу. Прошу отремонтировать горячую воду в камере. Для этого в отсеке с трубопроводами, повернуть сектор-ограничитель на девяносто градусов в сторону горячей воды». Проходит неделя. Воды нет. Ответа тоже. И я каждый день выливаю в канализацию 300–500 литров чистой воды с помощью моей рационализации.
Дожидаюсь появления на службе охранника, устроившего мой переезд и спрашиваю его, как он отнесётся к тому, что я прямо сегодня напишу вторую заяву? Он мрачнеет и уходит звонить техникам. Те не приходят. То есть приходят, но не те. Ремонтировать двери в столовой.
Поднимаюсь в камеру после обеда. Пробую душ. Фиг вам! Улыбаюсь и нажимаю кнопку унитаза.
Она застревает в открытом положении, и я минут двадцать соображаю, что мне делать. Нажимаю кнопку интерфона. — Вы не могли бы перекрыть воду в моей камере? Вода течёт не переставая.
В ответ — неясное бормотание про чью-то мать и обещание закрыть кран. Вечером, когда нас гонят гулять, подходит охранник.
— Что случилось?
— А я откуда знаю. Это же не я тюрьму делал.
Из соседней камеры, бывшей моей, выскакивает взъерошенный «фиесник».
— У меня в душе нет холодной воды. Льётся только горячая.
— И не будет, — успокаиваю я его. Не будет, пока мне кнопку на горшке не отремонтируют.
Проходит два дня. Результат — ноль. Когда нам два раза в день на полчаса открывают воду, через унитаз нашей камеры улетает в канализацию примерно три тонны воды. По телевизору говорят, что в рядом расположенных деревнях, по ночам выключают воду, потому что водохранилище обмелело до минимума.
Беру новый бланк и снова совершенствую мой уровень испанского языка:.
«Администратору тюрьмы. Прошу, чтобы кто-нибудь обратил внимание на то, что неделю назад я просил отремонтировать горячую воду в камере. Безуспешно. И начиная со вчерашнего дня, в этой же камере заблокировалась кнопка цистерны унитаза.
Позволю себе напомнить вам, что согласно нормы № 14.1 «Сборника пенитенциарных правил» администрация ответственна за то, чтобы все санитарные системы в камерах соответствовали нормам гигиены».
И продолжаю нажимать на кнопку интерфона: «Откройте воду», «Закройте воду», «Откройте», «Закройте».
Вечером охранница, перед тем, как закрыть на ночь двери, заходит в камеру.
— Я уже устала открывать и закрывать. Вы не могли бы потерпеть без воды до завтра?
Ха-ха! Ей, видите ли, лень, а мы должны превращаться в свиней. Это была та самая охранница, которая врывалась ко мне с двумя другими охранниками, «обутыми» в перчатки. Делаю самую вежливую мину и говорю:
— Сегодня мы ждём уже второй день. И я не испанец.
Вся её показная вежливость улетучивается и она выдаёт всё, что думает:
— Мне не нравится то, что ты сказал. И теперь я, принципиально, не открою воду до завтра.
Мой рот непроизвольно растягивается до ушей, представляя, как буду писать новый рассказ под названием «Наказание помойкой». Так мы и стоим, глядя друг на друга, когда в камеру заходит её коллега и спрашивает:
— Можно ли сделать так, чтобы и мы не бегали и вода была?
— Запросто, — отвечаю, — приоткройте немного кран. С этим и потери будут небольшие, и умыться-почиститься можно.
Так он и сделал. Мы спали всю ночь под шум слабо журчащей воды. Как в дождь.
На следующий день пересказываю этот разговор с охранницей одному коллеге по отсидке, тоже иностранцу, правда, испаноязычному.
Он вытаращивает глаза.
— Прямо так и сказал?
— Да, а что?
— Вот потому ты ничего и не добиваешься. Нужно дипломатичнее.
И не угадал! Кто-то вступился за оскорблённую честь нации и к вечеру отремонтировали воду в моей камере.
Ещё через день меня вызывают. Подхожу к кабине. Другой охранник (они меняются через каждые два дня), протягивает мне мою последнюю заяву и показывает ещё одну бумагу.
— Я уже составил рапорт в техническую службу.
Беру в руки мой бланк, и ещё не глядя в него, сообщаю утешительную новость охраннику:
— Ничего больше писать не нужно. Вчера всё отремонтировали.
Отхожу и смотрю на бумагу. Офигеть! Впервые за почти два года администрация снизошла до ответа. Читаю. «Адресуйте свою жалобу сотруднику департамента, чтобы он сделал необходимый рапорт о неполадках».
Ну-ну! Значит, те два рапорта, что уже делал другой охранник, ничего не значат. Ничто не меняется в этом мире! Сохраняю документ, чтобы сделать иллюстрацию к моей будущей книге.