И вот присяжный заседатель услышал голос молодого судейского чиновника:
— Скажите, свидетель, у вас было ружье?
— Ружье? Пугач!.. — еле слышно ответил маленький, худенький мальчик и быстро заморгал испуганными глазами. Председатель суда попросил мальчика повторить сказанное. Мальчик сжался, как ежик, на которого нападают, выставил острые плечики, и все в нем стало острым и напряженным — он защищался от того типа с тестообразным самодовольным лицом.
Чиновник допытывался у мальчика-свидетеля, стрелял ли он из своего пугача в голубей. Ему известно, что пару голубей мальчик купил за десять копеек и тех же голубей продал Андрюше за двадцать копеек. На это мальчик ответил не сразу и от растерянности втянул небольшую голову в плечи.
Дурасевич даже поднялся с места и со злостью в голосе повторил вопрос о голубях, которых мальчик купил за десять копеек и продал за двадцать.
— Да, да, продал за двадцать, — детский голос падает в зал и перекликается с воспоминаниями крестьянина: мальчиком он тоже вскармливал голубей, менял их, покупал и продавал, так что же в этом плохого?
Присяжный заседатель этого не понимает. Он замечает, что Дурасевич поглядывает в сторону присяжных заседателей, взгляд его торжествующий, довольный. Что он хочет этим сказать? A-а… крестьянин понимает: он поймал мальчика на том, что тот заработал десять копеек. Так вот чем провинился этот чернявенький худощавый ребенок, который дрожа стоит, словно под прицелом сотен глаз, и не может спрятаться от града вопросов, которые сыплются на него. И тут в допрос вмешался адвокат Карабчевский, красивый, стройный человек с благородным лицом, которое с самого начала привлекло внимание присяжного заседателя.
Спокойным изящным жестом Карабчевский подобрал упавшие на лоб волосы и мягко обратился к мальчику:
— Скажите мне, свидетель, вы долго держали голубей до того, как продать? Долго их кормили?
— Месяц, — послышался слабый робкий голос.
«Ага», — обрадовался присяжный заседатель. Он почувствовал, что многие в зале вздохнули свободнее. Он увидел вокруг себя довольные улыбки, только у морского страшилища — у Шмакова — лицо потемнело и большие опущенные усы начали двигаться.
— Значит, вы ничего не заработали? — спросил тот же мягкий голос.
— Нет, ничего.
— А игрушку, пугач, вы подарили Андрюше?
— Да, подарил.
Крестьянин обрадовался и посмотрел на Дурасевича, который сидел точно сдувшийся воздушный шарик, простреленный детским пугачом. А навел детский пугач адвокат с благородным лицом.
Еще один напряженный день процесса. Председатель Болдырев просто изводил сегодня защиту своими беспрерывными замечаниями. Он перебивал и обрывал задаваемые вопросы в самые решительные моменты, когда кто-нибудь из защитников прижимал свидетеля обвинения. Сколько профессионального такта и выдержки понадобилось защите при таком поведении председателя суда! Адвокатам пришлось нелегко, особенно Грузенбергу — единственному еврею из всех защитников Бейлиса.
Сегодня на суде давала показания Вера Чеберяк. Как она выкручивалась, эта то ли пианистка, то ли фельдшерица-акушерка, под градом вопросов, которыми ее засыпали Карабчевский и Зарудный, Григорович-Барский и Грузенберг! Как она вертелась, извивалась, словно змея, которая продолжает вертеться и извиваться, если отрубить ей хвост или даже кусок туловища.
Казалось, что близится конец, еще мгновенье — и ее припрут к стенке. Но тут вмешивается председатель, не дает отрубить змее отвратительную голову. И змея выворачивается, выскальзывает из рук защиты и продолжает шипеть. Это была борьба! С одной стороны — необычайный интеллект, блестящий ум лучших адвокатов, с другой — нечестная игра.