Он мечтательно отвернул лицо.
— Тот же дядюшка-негоциант посылает мне время от времени из Парижа…
— Живете праздной, спокойной жизнью? — с невольной завистью вырвалось у Веры.
— О мадам! — Мифле схватил ее руку и стал целовать.
Сколько потом было встреч! Не сосчитать…
…Но все давно минуло. Зачем же теперь, после того, как она порвала с ним, он ворошит старое, требует встречи?
А ветер монотонно бьет в окна. Широко открыв глаза, Вера лежала в постели. То ли ветер ей мешал в эту июньскую ночь, то ли от предстоящей встречи с Мифле тоскливо замирало сердце… Собственно говоря, увидеть-то он ее не сможет… Как искусно она это проделала!
Поднялся с постели Женька, беспокойно ворочавшийся с боку на бок.
— Почему не спишь? — Вера кинулась к сыну.
Женя опять уснул, однако продолжал ворочаться и вскрикивать во сне. Когда мальчик так тревожен, ей становится страшно.
Заботливо укрыв сына, она вернулась на свою постель. А ветер неистовствует, рвет все кругом, заходится в диком свисте, хлещет дождем и безжалостно хлопает ставнями, словно вот-вот ворвется в дом. Чего же хочет от нее этот Мифле?..
Снова ворочается мальчик. До слуха Веры долетают слова: «Андрюша, не ходи к моей матери…»
Мать соскочила с постели, босая подошла к Жене. Мальчик сидел на кровати с закрытыми глазами. Вера пощупала лоб — холодный пот увлажнил ей руки. Она попыталась успокоить сына, но материнские слова не доходили до его сознания.
А дождь все так же хлещет. То ли ей показалось, то ли действительно лопнуло стекло… Но никто не проснулся. Муж, как всегда, спит крепко, рот его полуоткрыт. Хоть влей в него ведро воды — все равно не проснется! Храп мужа сливается со стенаниями Женьки. Все это гнетуще действует на нервы. К черту все! Она готова немедленно выскочить из дома и побежать к французу, только бы скорее узнать наконец, что ему нужно!
Светает… Ветер разгоняет предутреннюю синеву. Через щели в ставнях пробивается свет и рассыпается странными пятнами по потолку — кажется, будто протянулась рука, а вот чья-то взлохмаченная голова…
Что, собственно, так гнетет и терзает ее? Ведь, вообще-то говоря, она обладает твердым характером и с волей своей в ладах. Родной брат неоднократно внушал ей: «Главное, Верка, всегда строй из себя незнайку. Тебя спрашивают — не видала и не слыхала. На нет — и суда нет». А брат, он знает, что говорит. Ничего, мы еще посмотрим, кто кого.
Пора одеваться. Накинув халат, она остановилась у постели сына — мальчик тяжело дышал, уткнувшись в подушку. Вера повернула его на правый бок — дыхание как будто стало ровнее. Она осторожно поправила одеяло. Не хотелось, чтобы он теперь проснулся. И обе девочки мирно посапывали в смежной комнатушке.
Быстро сняв халат, она вышла на кухню, вымылась под краном холодной водой. Набрав воды в рот, долго полоскала горло. Надела юбку, кофту, зашнуровала ботинки на высоких каблуках, схватила пальто и выбежала из дому.
Раннее утро встретило ее дождем, обдало влажной свежестью. Вера приободрилась. Шла знакомой дорогой, твердо решив про себя, что теперь уже навсегда покончит с французом…
Дождь клонил размокшую липу, одиноко стоявшую у дома, где жил Мифле. Кругом пусто. У дверей Вера замешкалась, затем постучала. Ответа нет. Постучала еще раз. За дверью послышался звонкий голос Мифле.
И вот Вера стоит возле бывшего любовника. Нащупав стул, он просит ее сесть. К ней обращено обезображенное лицо с потухшими глазами. Только ровный нос напоминает, что это лицо недавно сияло молодостью и красотой. Тонкие губы небольшого рта и теперь еще приятны.
— Зачем ты звал меня? — спросила она.
— Садись, Верочка.
— Я уже сижу, не видишь, что ли?
Мифле понял, что она насмехается над ним. Судорожно сжал кулаки. Заметив это движение, Вера испугалась и невольно отодвинула стул.
— Сиди, сиди, — вырвалось у него.
— Я сижу, не волнуйся… Итак, зачем ты меня звал?
Брови его насупились. Видимо, то, что он готовился сказать, было для него очень важно и в то же время тягостно. Овладев собой, он произнес:
— Почему ты перестала бывать у меня?
— Хватит. Все кончено… — сказала она тихо, сжимая в руках черную плетеную сумочку.
— Может, для тебя кончено, а для меня — нет. Ты сделала меня слепым, а я скрыл твое преступление. Хотел быть великодушным… А теперь, выходит, я надоел тебе?
Чеберяк вспыхнула. Ноги ее налились свинцом, сердце судорожно забилось. Мифле явно чем-то угрожал, но чем?
— Так ты для этого меня позвал к себе?
— Нет, не для этого…