— А для чего же?
— Посиди, узнаешь. — Павел не спешил. Он вынул портсигар, тонкими пальцами достал папиросу, не торопясь закурил, медленно выпуская дым изо рта. Какая-то судорога искривила его лицо, и он до крови закусил губу.
Вера молча наблюдала за ним.
Наконец Павел сказал, отчеканивая каждое слово:
— Мне известно, что мальчика убила ты, я это знаю достоверно… А ты болтаешь повсюду, будто это сделал я.
Веру передернуло.
— Молчи! Откуда ты можешь это знать?! — закричала она. А после небольшой паузы опять истерически воскликнула: — Молчи!
Он холодно ответил:
— Я не стану молчать. Ты хочешь от меня избавиться, знаю… Боишься меня…
Вера пошарила в сумочке. Нащупав то, что искала, вынула небольшой револьвер и поднесла его к невидящим глазам Мифле.
— Что это, знаешь? — прошептала угрожающе она над его ухом.
— Нет, не знаю.
— Ты будешь молчать, понял?
— Нет, — мотнул Мифле головой и протянул к ней руку.
Побледнев, Вера отступила, рванула дверь и выскочила на улицу. Она успела еще услышать догнавшее ее за порогом ругательство.
Задыхаясь, неслась Вера Чеберяк по улице. Внезапно она остановилась и сквозь зубы процедила:
— Наглец!
В старой потрепанной курточке, из-под которой виднелась измятая рубашонка, навстречу бежал Женя.
— Мама! — крикнул он еще издали.
— Что, сынок?
— Мама, снова пришли. И снова тот…
— Кто?
— Тот, из полиции.
Вера взяла мальчика за плечи, слегка подтолкнула его.
— Беги и скажи, что не нашел меня.
Женя стоял растерянный, не двигался с места.
— Почему стоишь? Беги!
— Нельзя, мама, боюсь. Я боюсь! Он сказал, что заберет меня и папу…
— Пойди скорее, говорю! Иначе… — она замахнулась кулаком.
Но Женя не пошел. Он упал на сырую землю и закричал:
— Боюсь, мама! Ночью Андрюша душил меня… Мама, боюсь!
— Молчи!
— Боюсь, мама. Я ничего никому не расскажу, никому, ей-богу! — и мальчик перекрестился.
Неожиданно Вера решила, что пойдет домой и уж потом поговорит с Женей как следует. Она как-нибудь да выкрутится, не впервой. Опять, значит, евреи подкупили шпиков, снова напали на след…
Взяв сына за руку, Чеберяк повернула к дому. О, она знает, как действовать! Голубев со своими молодчиками не оставит ее в беде…
Она оглянулась — никого, кроме нее и Жени. Достав из сумочки револьвер, она сунула его мальчику в руку.
— Не трясись так, дурачок. Возьми и брось это туда, в ров. Вон туда, видишь? Побыстрее, не бойся.
Дрожа от страха, мальчик взял из рук матери револьвер, подбежал к забору и, оглянувшись по сторонам, забросил его. Раздался всплеск воды, и мальчик вернулся к матери. Она обняла его, прижала к себе, и они пошли рядом.
Муж успел одеться, обе девочки — Людмила и Валя, — босые, в одних рубашонках, стоят возле отца и, не отрывая взгляда, смотрят на жандарма.
Тот, вальяжно развалившись в кресле у стола, что-то писал. По бокам стояли еще два жандарма.
— Что случилось, господин полковник? Что вы там пишете? — испуганно спросила Вера. — Мои дети ничего не знают, ничего!
— Успокойтесь, мадам Чеберяк, во-первых, я — подполковник.
Вера смущенно улыбнулась.
— …во-вторых, мадам Чеберяк, я не разговаривал с вашими детьми, я только поинтересовался у вашего мужа, где вы пропадаете.
— Мой муж ничего не знает и ничего не понимает, — пренебрежительно взглянув на супруга, сказала Вера. Тем временем тот скорчил жалостливую гримасу. — Он болеет, бедняжка, всю ночь стонал…
— Пойдете с нами, — строго прервал ее подполковник.
Увидев, как мать подыскивает, во что бы переодеться, обе девочки и мальчик подняли крик.
— А ну отступись! — рявкнул на детей жандарм. — Вам, голубки, впервой, что ли, видеть, как сопровождают вашу мать…
Дети заплакали еще пуще. Жандарм сделал знак отцу, и тот, жалко ссутулившись, подошел к плачущим детям и привлек их к себе.
— Можешь идти, Вера, я присмотрю за ними.
Дети плакали, а Вера Чеберяк, одетая теперь в старомодное пальто и шляпу, натянула перчатки и кокетливо обратилась к Кулябко:
— Ну, господин полковник, ведите меня в свой департамент… — И повернулась к детям: — Не плачьте, голубки мои. Я скоро вернусь.
…— Что ж, Вера Владимировна, мы снова с вами встретились. Вы, как религиозная женщина, вероятно, верите в перст божий? И понимаете, что к чему?
Так начал разговор с Верой Чеберяк следователь по особо важным делам Киевского окружного суда Василий Иванович Фененко.