Прокурор Киевской судебной палаты безошибочно разгадал своего коллегу из Министерства юстиции. Пожелания Лядова, высказанные в сжатой, но выразительной форме, он принял к исполнению покорным наклоном головы.
Лядов, сияя белоснежным воротничком и безукоризненно повязанным ярким галстуком, остался доволен собой и своим собеседником.
— Его величество государь будет обрадован вашими действиями…
Петербургский сановник поинтересовался, придет ли профессор к назначенному времени. Прокурор не замедлил заверить его, что профессор Сикорский весьма пунктуален, отличается высокой моралью и вниманием к интересам России и ее патриотов.
— Да, конечно, — сказал Лядов. — Перед отъездом в Киев я тщательно ознакомился с делом Кондрата Малёванного — колесника одной из деревень Таращанского уезда Киевской губернии, организовавшего в 1891 году секту, названную его именем. По делу реформатора религии, руководителя секты Малеванного, Сикорский дал авторитетную экспертизу… Малёванцы утверждали, что «близится время полных перемен, что наступают новые времена, и Страшный суд свершится, и уже здесь, на земле, наступит царство истинного блаженства».
— Самое неприятное в этом деле то, — продолжал Лядов, — что малеванцы отказались работать у помещиков; они утверждали, что достаточно поработали на попов и что не хотят работать и на панов. Начальство, конечно, было обеспокоено такими умозаключениями и настроениями среди крестьянства, тревожила опасность возникновения бунтов, которые могли принять устрашающие формы и распространиться на ближайшие губернии. Пришлось обратиться к науке в лице психиатра Сикорского, дабы он высказал по сему предмету свое мнение. Профессор ознакомился с делом на месте и пришел к выводу, что создание секты малеванцев свидетельствует о массовом психозе.
В результате сего авторитетного заключения малеванцы были признаны преступниками, а руководитель секты, бедняк Малеванный, был отправлен «на лечение» в дом умалишенных в Киеве, а через некоторое время его переправили в психиатрическую клинику в Казани. После долгих лет заключения этого «реформатора» освободили, и то благодаря амнистии по делам религии.
— Понимаете, Георгий Гаврилович, — продолжал Лядов, — господин Сикорский в своей экспертизе обнаружил тогда у малеванцев кое-что интересное: они начали есть досыта, пить чай с сахаром, употребляли сахар и в чистом виде; у них возникла необходимость жить в сытости, выросла жажда удовольствий. Более обеспеченные малеванцы некоторым образом даже снабжали сладостями неимущих крестьян.
Здесь Лядов саркастически хохотнул, в свою очередь прокурор угодливо осклабился.
— Вот чего нашему русскому мужичку захотелось — сладкого чая!
— Но самое главное, ведь Иван Алексеевич Сикорский— наш ученый, — сказал Чаплинский.
— Да, да, — никак не мог успокоиться Лядов, — сладкий чай… Удивительно, что они не требовали лимонов к чаю…
Оба долго смеялись, пока секретарь не доложил, что прибыл господин Сикорский.
Служители Фемиды поднялись навстречу почтенному ученому.
— Профессор Иван Алексеевич Сикорский, — представил его Чаплинский. — Александр Васильевич Лядов, вице-директор первого департамента Министерства юстиции.
Лядов левой рукой поправил галстук и протянул руку.
— Очень приятно… — пробормотал он.
Внимательные холодные глаза профессора с синеватыми мешочками под ними уставились на вице-директора. Шире раздулись мясистые окрылки ноздрей, он словно пытался что-то разнюхать. Протянув большую волосатую руку, профессор сказал:
— Очень рад! — и плотно сомкнул губы.
Все трое сели к большому прокурорскому столу, обитому ярким зеленым сукном, отчего лицо Чаплинского показалось свежее обычного. Возле него уже стоял секретарь, поставивший на приставной столик бутылку токайского и три граненых бокала на серебряном подносе. Зная слабость профессора к этому сорту вина, прокурор поспешил наполнить бокалы. Зеленоватые глаза профессора оживились, сомкнутые губы раздвинулись в улыбке и обнажили два ряда безупречных искусственных зубов.
— По какому поводу пир, Георгий Гаврилович? — спросил профессор.
— Испытанное средство от сухости во рту, Иван Алексеевич.
Приезжий сановник молча усмехнулся.