— Ты и это слышала, мама?! — перебил ее сын.
— А что, ушей, что ли, у меня нет?
— И что же еще ты слышала?
— Вы, значит, счастливы, что Короленко напечатал прокламацию, в которой говорится о невиновности евреев… И все петербургские газеты тоже напечатали эту прокламацию.
— Не только петербургские, и московские, киевские, одесские, харьковские… Во всей России напечатали.
В разных кругах русского общества далеко не одинаково было воспринято обращенное к нему воззвание. Вполне естественно, что пуришкевичи и голубевы сердились, из кожи вон лезли, желая принизить значение этого документа, призывавшего всех честных людей осудить кровавый навет. Черносотенцы в своих газетах «Русское знамя», «Новое время», «Земщина», «Двуглавый орел» и других им подобных осыпали злобными оскорблениями Владимира Короленко. Они скрежетали зубами, размахивали кулаками, стремясь уязвить русский народ, волю которого выполнял писатель. А Короленко спокойно жил в Полтаве на тихой улице и продолжал писать свои горячие статьи, которые как добрые посланники доходили до самых отдаленных уголков великой страны и будили в людях благороднейшие чувства.
Окрыленный воззванием к русскому обществу, Петр Костенко пришел к своим товарищам, собравшимся в клубе служащих контор и промышленных предприятий. Сюда затащили и двух молодых рабочих — Сергея и Николая, которые усомнились в правдивости агитации Голубева. Они слышали, как он и в церкви проповедовал вражду и ненависть к так называемым инородцам…
Теперь, после долгого перерыва, сюда, в клуб, пришел старый рабочий Федор Гусев. После того как Костенко открыл собрание, Гусев первым взял слово и рассказал, что лет десять назад в одном из сел полтавской губернии он имел счастье встретиться с Максимом Горьким. Горький тогда рассказывал о Владимире Короленко.
— Какой же это был рассказ, скажу я вам! — с восторгом рассказывал старый рабочий. — Горький прочитал тогда наизусть рассказ Короленко… кажется, «На реке»…
— Кого же вы лучше запомнили, — съязвил Сергей, — Горького или Короленко?
Гусев сник, в этом вопросе он почувствовал неуважение к себе. Укоризненно посмотрел на говорившего, немного помолчав, поднялся, подошел к молодому рабочему и, взяв его за плечи, сердито сказал:
— Послушай-ка, это ты тогда, на бревнах, агитировал против Голубева?
— Я, Федор Алексеевич, — покорно ответил Сережа.
Сердце старика смягчилось.
— Если хочешь быть человеком среди людей, ты должен понять, что нельзя спрашивать так зло.
— Не обижайтесь, я просто никогда не слышал эти фамилии. Кто этот Короленко и кто такой Горький?
— Писатели. Русские писатели! И оба они пишут о наших братьях — о крестьянах и простых рабочих людях.
— А писателей, — подхватил Костенко, — можно приравнять к натянутой струне на хорошей скрипке. Мы должны прислушиваться к чудесным звукам, к звукам, которые издают эти струны…
— Ага! А Голубев, значит, издает фальшивые звуки, так, что ли, Федор Алексеевич? — вставил свои соображения Николай, друг Сергея.
— Это не писательство, а изрыгания зажравшегося хулигана, — с еще большим возбуждением ответил Гусев.
— Повремените, Федор Алексеевич, — улыбаясь сказал Костенко, — какое-то непонятное сравнение вы привели. Что Голубев — хулиган, а его пропаганда словно паутина — это правда. Он — паук! Плетет и плетет паутину, потом убегает в безопасное место и выжидает, пока муха запутается в его паутине. Тогда паук спешит туда, набрасывается на свою несчастную жертву. Вы поняли, Сергей и Николай?
Молчание.
— Почему вы молчите? Не поняли? — переспросил Костенко.
— Понятно, — недовольным тоном ответил Сергей. — Выходит, мы с Николаем являемся мухами?
Улыбка удовлетворения озарила лицо Костенко.
— Твой Голубев и есть паук. Просто и правильно! — громко рассмеялся Гусев.
— Вот и хорошо, — обрадовался Костенко, — лучше и быть не может.
— А Короленко? А Горький — кто? — почти одновременно спросили Сергей и Николай.
— Дай мне, Петро, ответить… — И Гусев начал медленно разъяснять: — Они, эти писатели, — это как бы трансмиссии на главной машине. Видали, как трансмиссия гонит машину? А они передают свои мысли, нам — рабочим людям, мы же от этого хорошеем, добреем и умнеем. Правильно я пояснил, Петро? — выпрямился старик.
— А что с воззванием? — последовал очередной вопрос.
— С воззванием?.. Да, еще о воззвании надо сказать, — вспомнил Костенко. — Написал его Короленко, напечатали в некоторых газетах, разъяснили народу, какой вред приносят пуришкевичи и наши киевские голубевы, что нельзя одному человеку клеветать на другого…