Абрагам с товарищами тоже ходил посреди зрителей, предлагая подержать лошадь, почистить платье джентльменов и другого рода услуги за шесть пенсов. Странно было то обстоятельство, что Джон Андреус положительно отказался присоединиться к ним и показываться на бегах.
– У меня есть причины, почему я отказываюсь, – пояснил он цыганам, – и поверьте мне на слово, что они основательны. Я буду плести рогожи, сколько бы их ни заказали, но не выйду из шатра, пока будут продолжаться бега.
Он сдержал слово и спал большую часть дня в палатке. Британия, не отстававшая от своих соплеменников, была страшно бледна. На ней была сильно измятая шляпка, украшенная искусственными цветами, кружевами и лентами. Казалось, какая-то таинственная сила удерживает ее около экипажа Руперта Лисля, так что когда она уходила к другим по обязанности своего ремесла, то только на самое непродолжительное время. Оливия узнала ее, наконец, и подозвала знаком к себе.
– Вы были здесь в прошлом году? – спросила леди Лисль.
– Да, миледи, была.
– Вы, кажется, больны?
– Да, миледи… Но я, скорее, больна душою, нежели телом. Силы мои слабеют с каждым днем все заметнее; их уносит злой бич лихорадки да горя… И я сама узнала страшную перемену, происшедшую со мною, только сегодня утром, когда стала надевать платье, которого не трогала ровно двенадцать месяцев.
– Бедняжка!.. Это грустно!.. Но где же ваша сестра, эта хорошенькая девушка, которая была так похожа на вас?
– Она была гораздо красивее меня, – заметила цыганка.
– Да, она действительно была очаровательна. Я еще никогда не встречала такого милого личика… Вы помните ее, Лаура? – обратилась Оливия к своей старшей сестре. – Почему же ее нет в нынешнем году с вами? – продолжала она расспрашивать Британию.
– Потому, что ее нет больше на свете, – ответила цыганка, стиснув зубы, между тем как лицо ее покрылось смертельной бледностью.
– Она умерла?!
– Да, она утонула во рву, находящемся недалеко отсюда.
Загадочное выражение лица молодой девушки и многозначительная интонация ее голоса внушили леди Лисль непроизвольный ужас.
– Сама ли она утонула во рву? – спросила она, тоже изменившись в лице.
– Нет, не сама, миледи.
– Нет?… Так кто же это сделал?… Как же это случилось?… Расскажите мне все.
– Богу известно, кем совершено это преступление, да и мы знаем имя преступника; но свет, разумеется, не узнает его, потому что свет лицемерен и лжив, – и люди не хотят слышать о преступлениях, если они задуманы и совершены богатым джентльменом.
– Мне грустно узнать это, – проговорила Оливия, опуская золотой в руку молодой девушки. – Я не могу выразить, как я огорчена этим известием.
Она сказала это вполне чистосердечно и сделалась внезапно серьезна и задумчива. После этого сестры направили лорнеты на личность баронета и смеялись над ним, видя как он держал пари непременно за самую ненадежную лошадь, руководствуясь личным суждением.
– Бедная девушка! – вскрикнула леди Лисль, обратясь снова к сестрам. – Она была еще полна жизни и силы и вдобавок прекрасна!.. И подверглась она такой печальной участи по милости какого-нибудь низкого человека! Боже праведный! Да, земля, кажется, населена одними негодяями!
Немного позднее, когда шли приготовления к последнему бегу, Британия снова приблизилась к экипажу баронета, который стоял возле дверей, опираясь на них. Он не разговаривал с женой и даже не смотрел на нее: он едва ли осмеливался дышать в ее присутствии, но стоял возле нее, чтобы доказать восхищающейся ею толпе, что она – его собственность.
Он побледнел при виде молодой цыганки, которой не замечал ни разу на бегах вплоть до этой минуты. Последний остаток его мужества исчез, потому что майор Варней ушел к брайтонским офицерам, среди которых имел много знакомых.
– Не угодно ли вам узнать вашу судьбу, прекрасный джентльмен? – спросила Британия, глядя пристально ему в лицо.
– Нет, – ответил сэр Руперт.
– Как, даже и в том случае, когда цыганка может сообщить вам кое-что интересное? – настаивала Британия. – Когда она может сказать вам не только одно будущее, но и все, что было прежде с вами?… О сэр! «Прошедшее – преступление, виселица – впереди. Для честных наступает день, для убийцы же – ночь».
– Что это такое?! – воскликнул Руперт в бешенстве.
– Отрывок из стихов, прекрасный джентльмен. Ведь мы знаем понемногу все… Позвольте же предсказать вашу судьбу, милорд!
– Да нет же! Я сказал вам, что не желаю слушать! Неужели я должен повторять вам сто раз одну и ту же песнь? Вы, конечно, хотите выманить деньги и наговорите разных глупостей, на которые одни дураки обращают внимание… Возьмите же и идите.