Амелия и падре Амаро остались одни. У обоих вдруг заблестели глаза от жажды прикосновений, поцелуев. Но все двери были настежь, а в комнате за стеной шаркали туфли доны Жозефы. Падре Амаро сказал нарочито громко:
– Бедный учитель! Какие жестокие боли.
– У него это бывает каждые три месяца, – отозвалась Амелия. – Маменька уже предчувствовала. Давеча говорила: я очень тревожусь, скоро у сеньора каноника опять будет приступ болей.
Падре Амаро тихонько вздохнул:
– О моих болезнях некому тревожиться…
Амелия остановила на нем долгий взгляд своих красивых, влажных от нежности глаз.
– Не говорите так…
Их руки встретились над столом. Вошла дона Жозефа, зябко ежась под наброшенной на плечи шалью. Каноник задремал, но она совсем раскисла. Ай, такие волнения для нее губительны! Она уже поставила две свечи святому Иоахиму и принесла обет Пресвятой деве, покровительнице страждущих. Уже второй раз в этом году, и все ради братца! Пресвятая дева никогда не подведет…
– Пресвятая дева не покидает тех, кто взывает к ней с верой, милая сеньора, – наставительно вздохнул падре Амаро.
Высокие часы, стоявшие на шкафу, глухо пробили восемь. Амелия снова сказала, что беспокоится за маменьку… И вообще уже так поздно…
– Мало того, что поздно. Когда я выходил, накрапывал дождь, – сказал Амаро.
Амелия побежала взглянуть в окно. Тротуар в пятне света от уличного фонаря влажно блестел; небо было затянуто тучами.
– О боже, дождь зарядил на всю ночь!
Дона Жозефа расстроилась. Как некстати! Но вы сами видите: ей невозможно отлучиться из дому. Жертруда ушла за доктором; наверно, не застала дома и теперь бегает за ним по адресам, и когда придет – неизвестно…
Тогда падре Амаро сказал, что дону Амелию может проводить домой Дионисия – она пришла вместе с ним и теперь ждет на кухне. Тут всего два шага, на улицах никого нет. Он сам доведет их до угла Базарной площади… Только надо поспешить, а то дождь все сильней!
Дона Жозефа пошла за зонтиком для Амелии. Потом велела подробно рассказать маменьке, что здесь случилось. Только пусть не убивается, братцу уже гораздо лучше…
– Слушай! – крикнула она с верха лестницы. – Ты ей объясни: я сделала все, что в человеческих силах, но боль наступила и прошла мгновенно, ничего нельзя было успеть!
– Хорошо, я скажу. Доброй ночи!
Когда они открыли дверь на улицу, шел сильный дождь. Амелия хотела остаться и переждать. Но священник, словно куда-то торопясь, тянул ее за руку.
– Это пустяки! Это пустяки!
Они пошли по пустынной улице под зонтом; молчаливая Дионисия шла рядом, накинув на голову шаль. Во всех окнах уже было темно; из водосточных труб с шумом лились потоки воды.
– Боже, какая ночь! – сказала Амелия. – Я испорчу платье.
Они уже были на улице Соузас.
– Да, льет как из ведра, – заметил Амаро. – Пожалуй, действительно лучше зайти ко мне и переждать в прихожей…
– Нет, нет! – испугалась Амелия.
– Вздор! – нетерпеливо воскликнул он. – Вы испортите платье… На минуту, пока ливень утихнет. Вот сюда, видите: дождь уже унимается. Сейчас пройдет… Это все вздор… Если маменька увидит, что вы прибежали домой в самую грозу, она рассердится и будет права.
– Нет, нет!
Но Амаро остановился, торопливо отпер дверь и слегка подтолкнул Амелию.
– На минуту, пока ливень пройдет… Входите же…
Они оказались в темной прихожей и молча глядели на полосы дождя, сверкавшие в свете фонаря. Амелия была ошеломлена. Полный мрак и безмолвие прихожей пугали ее; и в то же время так сладко было стоять тут в темноте, неведомо для всех… Не отдавая себе в том отчета, она качнулась к Амаро, почувствовала рядом его плечо и сразу отпрянула, испугавшись его тяжелого дыхания, близости его колен… В темноте, позади себя, она угадывала лестницу наверх; и Амелию неудержимо тянуло взойти по этой лестнице, взглянуть на его комнату, узнать, как он тут устроился. Дионисия безмолвно стояла у двери; присутствие этой женщины стесняло Амелию, и вместе с тем она боялась, что та исчезнет, растворится во мраке…
Амаро начал топать ногами по полу и тереть озябшие руки.
– Мы тут непременно схватим простуду, – сказал он наконец. Плиты ледяные… Право же, лучше подождать наверху, в столовой…
– Нет, нет! – прошептала она.
– Пустое! Маменька рассердится… Ступайте, Дионисия, зажгите наверху свет.