– Сестрица взовьется до потолка! – сказал каноник.
– Увидим, дорогой учитель, – возразил падре Амаро, откидываясь в кресле и покачивая ногой; он был твердо уверен в своем священническом престиже. – Увидим. Я с ней поговорю. Я найду нужные слова. Растолкую ей, что помочь бедняжке – дело совести… Объясню, что на пороге смерти надо сделать кому-нибудь добро, чтобы не явиться к воротам рая с пустыми руками… Увидим!..
– Ну что ж, ну что ж, – сказал каноник, – момент довольно подходящий: после болезни сестрица поглупела и стала послушна, как младенец.
Амаро встал, весело потирая руки.
– Итак, за дело! За дело!
– Давно пора. Еще немного – и разразится скандал. Учти, сегодня утром эта бестия Либаниньо вздумал сострить: Амелия, видите ли, потолстела в талии…
– Негодяй! – вскрикнул Амаро.
– Нет, нет, он так, сдуру. Но она таки округлилась, это верно… В суматохе из-за сестрицыной болезни все словно ослепли, но теперь могут заметить. С этим, брат, шутки плохи.
На следующей неделе Амаро отправился, по выражению каноника, «брать сестренку на абордаж».
Предварительно он изложил учителю, заглянув к нему в кабинет, план атаки: во-первых, он скажет доне Жозефе, что каноник ничего не знает о приключившейся с Амелиазиньей беде. И что он, Амаро, узнал об этом тоже не из исповеди (ибо в таком случае не имел бы права разгласить тайну), а из доверительного разговора с обоими виновниками: Амелией и женатым человеком, ее соблазнившим. Ее соблазнил женатый человек, вот в чем все дело! Как иначе объяснить старухе, почему невозможно прикрыть грех свадьбой?
Но каноник, сморщившись, тер затылок.
– Нет, не пойдет, – сказал он. – Сестрица отлично знает, что на улице Милосердия женатых мужчин не бывало.
– А Артур Коусейро? – глазом не моргнув, воскликнул падре Амаро.
Каноник долго и смачно хохотал. Несчастный беззубый многодетный Артур, глядящий на мир глазами унылого барана, – в роли совратителя девственниц!.. Умора!
– Не пойдет, друг соборный, не пойдет! Выдумай что-нибудь получше!
И тут с уст обоих священников разом сорвалось одно и то же имя: Фернандес! Фернандес из суконной лавки! Красивый мужчина, чью наружность всегда хвалила Амелия. Она часто заходила в его магазин, а два года назад в доме на улице Милосердия был большой переполох и негодование: Фернандес вздумал провожать Амелию по шоссе в Марразес до самого Моренала!
Конечно, так прямо указывать на него не стоит, но надо дать понять сестрице Жозефе, что виноват Фернандес.
Амаро бодро поднялся в комнату старухи, расположенную как раз над кабинетом, и пробыл там полчаса – долгих и неспокойных для каноника полчаса: напрягая слух, он мог различить то скрип подошв Амаро, то глухой кашель доны Жозефы. Привычно шагая по кабинету между окном и книжным шкафом, заложив руки за спину и сжимая в пальцах табакерку, он размышлял о том, сколько треволнений и расходов навлекли на него забавы сеньора соборного настоятеля! Теперь придется содержать провинившуюся Амелию в своей усадьбе месяцев пять или шесть… А во что обойдется врач, акушерка – ведь платить-то ему, канонику! Потом приданое для новорожденного… Кстати, куда девать новорожденного? В городе приют для подкидышей закрыли; в Оурене из-за скудости средств, отпускаемых на Богоугодные заведения, и скандального наплыва подкидышей поставили специального человека у приютского колокола, чтобы задавал вопросы и чинил препятствия; там ведут расследования, устанавливают имена родителей, возвращают им подкинутых детей: власти хитрят, пытаясь угрозой разоблачения и позора умерить число подброшенных младенцев.
Словом, бедный каноник предвидел непроходимую чащу трудностей, через которую ему предстоит продираться, расплачиваясь своим покоем и пищеварением… Но в глубине души старик не сердился; втайне он как старый учитель был привязан к падре Амаро; к Амелии он тоже питал известную слабость, в которой смешивались чувства отца и поползновения старого сатира; и даже будущий младенец уже будил в нем смутное дедовское снисхождение.
Но вот дверь распахнулась, и вошел сияющий Амаро.
– Что я вам говорил, дорогой учитель? Все в порядке!
– Она согласилась?!
– На все. Конечно, не без сопротивления. Сначала полезла было на стену. Но я ей объяснил, что этот человек женат; что девушка совсем потеряла голову и хочет покончить с собой; что надо помочь бедняжке, иначе придется нести ответственность за несчастье… Сеньора не должна забывать, что стоит одной ногой в могиле, что Бог может призвать ее с минуты на минуту; если на совести у нее останется такой тяжкий грех, ни один священник не посмеет дать ей отпущение!.. И она умрет как собака!