- У господина и госпожи Соврези были дети? - поинтесовался следователь.
- Нет, - ответил мэр.
Папаша Планта продолжал рассказ.
- Скорбь графа и молодой вдовы была безмерна. Господин де Треморель впал в совершенное отчаяние, можно было подумать, что он обезумел. Графиня никого не хотела видеть, даже таких близких людей, как госпожа Куртуа и ee дочери.
Когда граф и Берта начали вновь выходить, их нельзя было узнать, так они изменились. Особенно господин Эктор - казалось, он постарел лет на двадцать. Исполнят ли они клятву, данную у смертного ложа Соврези, клятву, которая ни для кого не была тайной? Все обсуждали эту проблему с таким же пылом, с каким восхищались столь глубокой скорбью по замечательному и вполне достойному подобной скорби человеку.
Судебный следователь кивком остановил папашу Планта и спросил:
- А не знаете ли вы, господин мировой судья, прекратились или нет эти свидания в гостинице «Бель имаж»?
- Полагаю и уверен, что да.
- Я тоже уверен в этом, - подтвердил доктор Жандрон. - Я неоднократно слышал - в Корбейле все всем становится известно - про весьма бурную сцену между господином де Треморелем и хорошенькой дамой из Парижа. После этого ее в «Бель имаж» больше не видели.
- Мелен находится не на краю света, - с улыбкой заметил папаша Планта, - а гостиницы есть и там. А на хорошей лошади не так уж далеко до Фонтенбло, Версаля или даже до Парижа. Госпожа де Треморель могла ревновать, а в конюшне ее мужа были превосходные рысаки.
Что это было - ни к чему не обязывающее замечание? Намек? Г-н Домини вопросительно глянул на папашу Планта, но лицо мирового судьи не отражало ничего, кроме глубочайшей безучастности. Он просто рассказывал эту историю, а мог рассказать любую другую.
- Прошу вас, сударь, продолжайте.
- Увы! - вздохнул папаша Планта. - Ничто не вечно под луной, даже скорбь, и я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Безудержные слезы и неистовое отчаяние первых дней вскоре сменились сдержанным горем, а потом и мягкой печалью. А когда минул ровно год со смерти Соврези, господин де Треморель сочетался браком с его вдовой.
На всем протяжении этого довольно долгого рассказа мэр Орсиваля неоднократно выказывал признаки живейшего неудовольствия. К концу он уже не мог сдержать его.
- Сведения абсолютно верны, верней и быть не может. Но я хочу спросить, какое отношение они имеют к той важной проблеме, которой мы заняты: как найти убийц графа и графини?
- Мне эти сведения необходимы, - ответил г-н Домини, - и я считаю их весьма полезными. Очень меня беспокоят эти свидания в гостинице. Никогда не известно, до какой крайности может дойти женщина под влиянием ревности… - Он внезапно умолк, прикидывая, вероятно, какая может существовать связь между красивой парижской дамой и убийцами, но тут же продолжил: - Теперь, когда я узнал супругов Треморель так, словно был знаком с ними, перейдем к нынешней ситуации.
Глаза папаши Планта вдруг вспыхнули, он приоткрыл рот, словно намереваясь что-то сказать, но смолчал. И только доктор, внимательно наблюдавший за ним, заметил, как на миг изменилось выражение его лица.
- Мне остается лишь узнать, как жили новобрачные, - произнес г-н Домини.
Г-н Куртуа решил, что для поддержания своего престижа он должен опередить папашу Планта.
- Вы спрашиваете, как жили новобрачные? - перебил он. - Они жили в полном согласии, и у меня в коммуне никто не знает этого лучше, чем я, который был задушевным… самым близким другом. Память о несчастном Соврези была теми узами счастья, что соединяли их. И если они меня так любили, то лишь потому, что я часто говорил с ними о Соврези. Ни единая тучка не омрачала их отношений. Наш дорогой, незабвенный граф - я по-дружески звал его Эктором - относился к жене с изысканной заботливостью, как к возлюбленной, а ведь супруги - я не боюсь так говорить, - как правило, слишком быстро отвыкают от этого.
- А графиня? - поинтересовался папаша Планта, и голос его звучал так невинно, что за этим явно скрывалась насмешка.
- Берта? - воскликнул мэр. - Она была не против, чтобы я по-отечески называл ее по имени. О, я много раз ставил ее в пример и образец госпоже Куртуа! Да, Берта была достойна и Соврези, и Эктора, этих самых достойных людей, каких я знал в жизни! - Заметив, что его восторг несколько изумляет слушателей, почтенный мэр чуть сбавил тон. - Я должен кое-что объяснить и ничуть не сомневаюсь, что могу это сделать перед людьми, чья профессия, а главное, характер служат гарантией соблюдения тайны. Соврези очень помог мне, когда… я вынужден был согласиться стать мэром. Ну а Эктор… я знал, что он порвал с заблуждениями юности, и когда заметил, что он неравнодушен к моей старшей дочери Лоранс, то с радостью думал об этом браке, не зазорном для обеих сторон: граф де Треморель был аристократ, а я давал за дочерью более чем приличное приданое, достаточное, чтобы любой потускневший герб вновь засверкал золотом. Однако события воспрепятствовали моим планам.