Убедившись, что одна сторона нейтрализована, королева-мать принялась искать мужа не в меру распутной дочери. По ее мнению, принц Наварры, Генрих Бурбон, подходил во всех отношениях… Правда, он был протестант, такими же протестантами были и родители его, Антуан и Жанна Наваррские. Екатерина взялась за дело весьма ретиво. С помощью одной из красавиц Летучего эскадрона был нейтрализован Антуан Наваррский, а Жанну д’Эльбре Екатерина пригласила в Париж, где потихоньку отравила ее, чтобы та не восстанавливала Генриха против католиков вообще и Маргариты в частности.
Кстати, хоть Жанна и испытывала ненависть к католикам, Марго ей, скорее, понравилась. Королева Наваррская писала сыну: «Она красива, рассудительна, любезна, но выросла в гнусной, испорченной среде, где я не увидела ни одного человека, от кого не исходил бы дух развращенности. Я бы не хотела ни за что на свете, чтобы вы приехали сюда и здесь остались. Вот почему я желаю вас женить, с тем чтобы потом вы и ваша жена уехали из этого растленного места. Если до сих пор я думала, что развращенность двора велика, то теперь я увидела, что она безмерна. Здесь не мужчины берут женщин, а женщины — мужчин. Если бы вы здесь оказались, вам бы не удалось от этого ускользнуть, разве что вас спасла бы величайшая милость Божья».
В конце концов 18 августа 1572 года у портика собора Парижской Богоматери произошло странное бракосочетание. Странным оно было потому, что духовенство, желая удовлетворить всех, отслужило торжественную мессу, но так, что она не соответствовала правилам ни одной религии…
Честно говоря, Марго не слишком-то хотелось выходить за неотесанного гугенота. Когда священник задал сакраментальный вопрос о согласии невесты, она даже замешкалась. Но король Карл, который и понимал государственную необходимость брака, и изнывал от ревности к мужчине, который нынче ночью будет владеть его сестрой, решил сорвать злость на Маргарите и ударил ее кулаком по затылку. Едва не закричав от боли, она опустила голову, и священник счел сей жест за знак согласия…
На свадьбу съехалось множество протестантов, которые менее недели спустя, в Варфоломеевскую ночь, все до одного были убиты. И на следующий день после резни Карл IX с хохотом воскликнул:
— А неплохая… у моей толстой Марго. Черт побери, я думаю, второй такой во всем мире не сыщешь: она приманила всех моих мятежных гугенотов.
Ну что же, один из них, Генрих Наваррский, принужден был перейти в католичество, чтобы спасти жизнь, однако не стал менее мятежным. Он плел заговоры вместе с младшим братом Марго, Франсуа Алансонским. В одного из заговорщиков Марго и влюбилась со всем пылом своей неугомонной душеньки, весьма огорченной тем, что ей достался в супруги мужлан, Беарнец (так называли Генриха Наваррского).
Бонифас де Ла Моль числился среди фаворитов герцога Алансонского Это был блестящий танцор на придворных балах и любимец всех дам. «Монсеньор герцог, в услужении у которого он находился, — рассказывает мемуарист Пьер де Л’Этуаль, — дарил его своей дружбой и бесконечными милостями, в то время как королю он был ненавистен по причине некоторых своих особенностей, имеющих отношение скорее к миру любви, чем к миру войны, поскольку данный дворянин прослыл не столько поклонником Марса, сколько усерднейшим почитателем богини Венеры; к тому же он был очень суеверен, очень набожен и от частого посещения месс весь пропах ладаном (так, во всяком случае, говорили гугеноты). Он действительно не ограничивался ежедневным присутствием на мессе, но слушал их по три, а то и четыре в день, бывало и пять, и шесть раз, даже находясь в армии, — явление крайне редкое для людей этой профессии. Если верить слухам, то день, когда он не был на мессе, он считал проклятым днем. Остаток дня и ночь он обычно проводил в занятиях любовью, будучи глубоко убежден, что прослушанная с набожным рвением месса очищает от всех грехов и распутств, которые до сего совершались; знавший об этом его убеждении покойный король часто говорил со смехом, что «тем, кто пожелал бы вести учет развратных деяний де Ла Моля, достаточно сосчитать количество месс, на которых тот присутствовал».
Марго была точно такой же богобоязненной развратницей, как Ла Моль. Они оказались просто созданы друг для друга!
Однажды Ла Моль увидел Марго, одетую в платье из брокара с большим вырезом, позволявшим «видеть высокую и полную грудь, по которой обмирали все придворные», и, конечно, сразу в нее влюбился. Он совершенно потерял голову и внушил себе, что недостоин внимания красавицы, однако если усердно попросить Пресвятую Деву, то может повезти.
Теперь он целыми днями упорно перебирал четки, даже натер мозоль на указательном пальце. Но ему казалось, что Марго на него и не глядит. Тогда Ла Моль ударился в другую крайность и решил обратиться за помощью к нечистой силе. У королевы-матери служил знаменитый маг и лекарь по имени Козимо Руджиери. Его-то и умолил Ла Моль заняться приворотом королевы Марго.
Мэтр Руджиери вылепил из воска статуэтку, похожую на принцессу, надел ей на голову корону и, взяв виноградную косточку, уколол статуэтку в то место, где должно располагаться сердце. При этом он бормотал какие-то заклинания на древнееврейском…
Обретший уверенность Ла Моль на другой же день кинулся на колени перед Марго и объяснился ей в страстной любви. А между тем он совершенно напрасно тратил столька сил. Маргарита и сама давно заприметила красавца Бонифация и с нетерпением ждала, когда он сделает ей хотя бы малейший намек на свое желание.
И вот прозвучал даже не намек, а целый каскад намеков! Марго немедля дала понять, что готова на все. Спустя час восторженные вопли, доносящиеся из ее покоев, дали всему двору понять, что у королевы Наваррской появился еще один любовник.
Она была потрясена силой его любви. Вспомнила, что о Ла Моле рассказывли, будто он любимчик самой Венеры, оттого и обладает столь непревзойденными мужскими качествами. Теперь Марго была готова поверить, что так оно и есть…
Ла Моль был провансальцем, южанином, а значит, болтуном. Лежа в постели, он рассказал Маргарите о заговоре, который замышлял Генрих Наваррский, и о той важной роли, которую в заговоре должны были сыграть он сам и один из его друзей по имени Коконас, любовник герцогини Неверской.
Маргарита, выслушав признание, ужаснулась. Любовь любовью, но ведь она из королевской семьи! Сестра короля правящего вовсе не желала оказаться сестрой короля свергнутого. И Марго немедля сообщила о заговоре Екатерине Медичи.
Герцог Алансонскнй и король Наваррский были тут же посажены под домашний арест, королевская армия получила приказ выступить против мятежников.
Франсуа всерьез испугался за свою жизнь и бросился в ноги Екатерине. Он рыдал, просил прощения и уверял, что именно Ла Моль и Коконас являлись душой заговора. Генрих Наваррский вообще изобразил дело так, будто Ла Моль его оклеветал.
На Ла Моля и Коконаса пал гнев короля. Им и пришлось заплатить за всех, а больше всего — за любовь к двум принцессам.
В мае 1574 года на Гревской площади им отрубили головы. Тела их были четвертованы и вывешены на городских воротах. Однако наутро головы казненных исчезли.
А ведь дело в том, что герцогиня Неверская и Маргарита, которая понимала, что именно она фактически отправила Ла Моля на смерть, и чувствовала некоторые угрызения совести, послали одного из своих друзей, Жака д’Орадура, выкупить у палача головы казненных. Поцеловав их в охладевшие уста, дамы затем старательно уложили головы в ларцы и на другой день приказали их набальзамировать. Затем, по свидетельству историка, «они наполнили рот каждого убиенного драгоценными камнями, которые те дарили своим дамам при жизни, и обернули головы в свои самые роскошные юбки; потом все было залито свинцом и помещено в деревянные ящики. Наконец с помощью самодельных орудий женщины выкопали две ямы на Монмартре, ведь погибшие были мучениками, и захоронили головы».
Несколько дней Маргарита добросовестно старалась сохранять верность памяти драгоценной пропажи. Она даже носила на вороте своей блузки маленькую головку мертвеца в качестве памятки о любимом. А потом…